11: Опасный Париж [DLC]

«Расскажи, какой он, твой Париж?
Почему ты по ночам не спишь?
Его улицы рисуя на стекле
Сидишь, мечтая, одна в своём окне»
Evil Not Alone — Париж

[indent]О Париж, мой Париж, ты — блистательная столица мира.
[indent]Год тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый.
[indent]Эпоха царствования Луи-Наполеона, более известного как Наполеон Третий.
[indent]Это последняя империя Франции. Но пока же...
[indent]Выгляни же в окно, патриот. Выгляни и смотри как изменяется мир.


[indent]Прекрасная эпоха. Европа находится на пике своего расцвета, элегантно вальсируя под аккомпанемент Венского Концерта. Гремит оркестр, где четыре страны, четыре великих державы, совместно играют первые скрипки: Великобритания, царица морей; Россия, жандарм монархов;  Австрия, новый Рим; Франция, колыбель революций.
[indent]Смотри, патриот — вот чопорный Лондон закрылся от глаз шпионов и зевак чахоточным саваном дымов. Вот лорд-премьер в Парламенте аккуратно смешивает чай в хрупком фаянсе, а вот, кашляя, бредёт по тёмным улицам мальчик-кожемяка. Ему недолго осталось жить.
[indent]Теперь обрати свой взор на север, патриот. Видишь огни там, вдалеке, за снежной пустыней Тартари? Смотри, ибо блистателен и богат холодный Петербург, где чуждые народу цари пожинают труды своих великих отцов. Силён был царь Александр, но ослаб он и слаба его империя. Уже задиристый Нью-Йорк поднимает голову на другом берегу Атлантики, гордый победами и не ведающий поражений. Уже яд Меттерниха проник в сердца и уши, и недолго осталось ждать часа, о котором мечтаешь ты.
[indent]Смотри, патриот. Улыбайся их суете, ибо дивитесь же совершенству — сё, вот оно, сердце мира, Город Света. Париж...
[indent]Танцует в голубом ореоле Париж, истинный король бала. Город тысячи вин и тысячи воров, город куртизанок и уличных баррикад, вельмож-первертов и элегантных оборотов дипломатической переписки. Город философов, город политических клубов, город Проклятых.
[indent]Париж отделён от внешнего мира Тьерской стеной, кольцом опоясавшей город, но и за её пределами жизнь бьёт ключом. В Булонском лесу совершаются преступления и устраиваются летние балы. Без устали гремят выстрелы дуэлей и работают ножи лихого народа. Не уступает ему и восточный брат-близнец, Венсенский парк, что стал убежищем художников, маниаков и мятежных солдат. Льётся кровь на кривых улицах Монмартра, кутит богема под звёздами Монпарнаса, а элегантный Лувр смотрит на шалости детей своих покровительственным и близоруким взглядом. Скоро, скоро барон Осман закончит труд, начатый три десятилетия назад. Скоро он окончательно положит конец хаосу узких средневековых улиц, протянувшихся сквозь целые кварталы дворов и разветвлённой сети подъездов и переходов между доходными домами. Скоро чинные проспекты развернутся вширь, на зависть всей Европе, на радость королям и маркизам. Скоро газовый свет доберётся во все уголки столицы. Но ещё недавно в Париже буйствовала холера, в многоуровневых канализациях под городом ютятся нищие и ветераны, жива ещё тоска по великой империи и горечью отдаётся имперская ностальгия. Скоро грянет Та Самая Коммуна с её баррикадами и казнями, скоро Мадам Гильотина устанет от множества кавалеров, скоро Революция окончательно сокрушит Вторую империю.
[indent]Славное время...

[indent]Весенний вечер начинался, если посмотреть здраво, немного сумбурным образом. Имеется в виду, если здраво посмотреть в два окна, яркими жёлтыми пятнами выделявшиеся на довольно уродливом кирпичном массиве двадцатилетней давности.
[indent]— Жан, дурак, безумец, ты хоть понимаешь, что это значит?! Как! Как ты можешь быть таким спокойным?! О боги...
[indent]Дамьен волновался за двоих, несколько театрально бегая по комнате и то хватаясь за волосы, то начиная лихорадочно поправлять галстух, помявшийся от многочисленных перевязок.
[indent]Жан-Франсуа де Ревуар, вынужденный слушатель и чуть менее вынужденный приятель Дамьена, проживал в двух комнатах на третьем этаже доходного дома в Бельвиле, районе непрекращающейся стройки и непрекращающейся иммиграции, отчего его улицы становились всё более запутанными и всё менее одинаковыми. Дальняя из комнат представляла собой спальню, кабинет и библиотеку, где стопки книг громоздились рядом с секретером, а брошенный среди бумаг матрас с одеялом из тёплой шерсти венгерской овцы заменял кровать. За неимением лучшего, оставшаяся была отведена под всё остальное: столовую, прихожую и мастерскую. В ней царил стойкий запах красок, вдоль стен выстроились несколько мольбертов с незаконченными рисунками, да и вообще обстановку в ней нельзя было назвать ничем иным кроме как хаосом.
[indent]Или тем, что Жан-Франсуа именовал творческим беспорядком и обо что Дамьен регулярно спотыкался. Чтобы Дамьен не споткнулся и об него, Жану-Франсуа пришлось с ногами забраться в кресло у заслонки старой печи и водить головой.
[indent]— Неужели же ты ничего не знаешь? Там будет сама герцогиня! Сама!
[indent]Кинувшись к креслу, Дамьен задыхался и жестами пытался выразить терзавшее его невыразимое чувство:
[indent]— Жан... Жан, друг мой... я сгорел бы в аду как Орфей в обмен на лишь один вечер с ней. Но теперь я стою в этих нищих обносках и всё горше сознаю собственную никчёмность. Кто посмотрит на человека, неспособного купить себе свежего белья и переменить дырявые носки?
[indent]Отойдя к окну, Дамьен упёрся лбом в холодное стекло, не замечая расцветающий в преддверии ночи город.
[indent]— К чему я только родился...

[indent]«Бедняга Дамьен!» — мысленно посочувствовал ему Жан-Франсуа. — «Неужели ты в самом деле влюбился в эту даму, которую видел едва ли мельком?»
[indent]Но оставить друга в час печали Жан-Франсуа не мог, не так его воспитали. Поэтому он поднялся с кресла, подошел к окну и дружески хлопнул Дамьена по плечу:
[indent]— Дружище, ты родился, чтобы составлять мне компанию во всех тех веселых передрягах, в которых мы уже побывали, и в тех, в которые еще ввяжемся!
[indent]— М-м...
[indent]— Поверь мне, дырявые носки не способны отпугнуть подлинно очарованную душу, а достоинство человека кроется не в белье.
[indent]Жан приобнял друга, разглядывая его вполне приличный, просто немного заношенный костюм. У него самого был такой же, но Жан считал, что для настоящего художника главное - талант, и хорошая кисть важнее одежды. К сожалению — и Жан-Франсуа это понимал — Дамьен считал иначе. Впрочем, ему было простительно, потому что Дамьен видел себя скандальным журналистом, а вовсе не художником. Эдаким неустанным охотником на апологетов бонапартизма и защитником общественных свобод.
[indent]Куда хуже консервативного бонапартизма было то, что на бежевой ткани ясно виднелись следы яростной и безуспешной работы щёткой, наверняка присыпанной каким-нибудь голландским порошком. По крайней мере, Жан не знал, чем ещё объяснить невесть откуда взявшиеся светлые полосы. А уж раз он видел их в свете неяркой газовой лампы, то в оперном театре, где вечером давали «Вильгельма Телля» Россини...
[indent]— Да! — воодушевился Дамьен. — Да. Ты прав. Я всегда знал, что только художник может столь изысканно и точно... а, к чёрту. Стой!
[indent]Он воззрился на несчастного Жана-Франсуа так, словно тот дал ему пощёчину.
[indent]— Почему же ты ещё не одет?! Готовься, скорее. Билеты, где же билеты... ах, вот они. Одевайся, Жан! Я отправлюсь вниз и остановлю извозчика. Скорее!
[indent]Дамьен выскочил из квартиры, захлопнув за собой дверь, и на лестнице смолкли его торопливые шаги. Жан-Франсуа остался наедине с собой, незаконченными картинами, пылью и желанием выпить.
[indent]Это желание он надеялся удовлетворить в самом театре или после, если Судьба изволит улыбнуться. Жан не привык сомневаться в её к себе расположении, пусть брюки несколько помялись, а на тёмно-стального цвета фраке восхитительно не замечалась пыль. Но для начала он улыбнулся сам, заканчивая приводить внешний вид в общественно допустимое состояние. Затем художник слетел по ступенькам, осторожно перепрыгнув ту, которая была отчетливо подгнившей, затормозил только перед выходом, пригладил не приспособленную к таким перемещениям прическу и степенно покинул дом.
[indent]Квартал Бельвиль располагался на самом восточном краю столицы, разделяя вместе с бывшим городком Менильмонтан склоны холма Бель-Вю. Четыре года назад окрестные районы недолго думая объединили под эгидой Двадцатого (и самого последнего) округа Парижа. И теперь его жители, носившие гордое имя парижан, снисходительно взирали с вершины холма на раскинувшийся в долине Сены город.
[indent]Огромный город.
[indent]Нет.
[indent]Исполинский город.
[indent]Сияющей в ночи стрелой протянулись от площади Согласия до Триумфальной арки великолепные Елисейские поля. Двенадцатью огненными лучами раскинулись проспекты барона Османа, расходившиеся огненной короной от площади Звезды. Сияли огни базилики на вершине холма Монмартр, перемигивались вдали огни левого берега, где белели дворцы и особняки. О, Париж. Море света, заключённое в круг мощной Тьерской стены. Париж... даже если бы Жан-Франсуа захотел сосчитать его улицы и дома, то остановился бы, поймав себя на том, что не знает таких чисел. Да что там Лондон, да что чванливый Петербург: под его ногами билось настоящее сердце Европы.
[indent]Возможно, конечно, что живи Жан-Франсуа де Ревуар не на холме Бель-Вю, эти патриотические и просто эстетически приятные мысли не приходили бы в его несколько кудрявую (и, будем честны, уже пару дней как немытую) светловолосую голову. Возможно, он бы просыпался, кашляя от смога, шагал на работу среди узких кирпичных ущелий и чадящих труб, а Елисейские поля бы видел только по случаям всенародных гуляний. Возможно.
[indent]Но в этот приятный момент ничто не могло помеша...
[indent]Лошадь всхрапнула у самого его уха, тыкаясь в серую ткань сюртука. Дамьен распахнул дверцу двухместного фиакра, подвинувшись на диване вглубь:
[indent]— Залезай! — и тихим шёпотом добавил. — Ты же заплатишь? У меня, кхм, выдался неспокойный в финансовом плане вечер...
[indent]Жан молча кивнул. Он предполагал такое развитие событий и свою не слишком богатую наличность прихватить не забыл. Хотя его мысли были захвачены любовным порывом в адрес давно ставшего родным города, но о друзьях забывать не следовало. А друзья почти всегда эквивалентны расходам.
[indent]— Вперед, мой дорогой Дамьен! Вглядись в этот город, лучший на Земле! — смеясь, художник плюхнулся на сиденье.
[indent]Дамьен подхватил:
[indent]— Вольемся в его жилы, станем вином, что будоражит и согревает холодной ночью.
[indent]— Мы — его душа, его сердце!
[indent]Грохоча колёсами по брусчатке, фиакр тронулся с места и вскоре исчез в переплетении узких улиц, освещая себе путь скрипящим фонарём. По счастью, пассажиры указали путь к самому центру, а не куда-нибудь в недра Девятнадцатого округа.
[indent]Парижская опера ныне ютилась в грандиозном дворце на рю Лепелетье. Никто не утруждал себя необходимостью запоминать, как именно столичный театр именуется в этом сезоне (хотя последние лет десять он с приятной стабильностью назывался Имперской Оперой): вместо этого просто говорили «опера Лепелетье» или «на рю Лепелетье». Это готическое здание устремляло к небу острые шпили, венчавшие ряд болезненно-тонких арок, сквозь окна меж которыми по улице расползался свет свечей и газовых люстр.
[indent]На неширокой площади, мощёной аккуратным булыжником, вращался водоворот из подъезжающих и убывающих карет, фиакров, кибиток и фаэтонов. Дамы в роскошных вечерних платьях и кавалеры при тростях и цилиндрах полноводной рекой текли сквозь высокие двери, за которыми звучал разыгрывающийся оркестр.
[indent]Дамьен всё вытягивал шею, силясь рассмотреть в сумерках Ту Самую Шляпку или признать Знакомое Колье, но... увы, совпадения, характерные для романов Дюма, оставались случайными совпадениями. На лице Дамьена читались неподдельная досада и одновременно облегчение.
[indent]— Держи. Я скоро подойду, — не глядя на Жана-Франсуа, Дамьен всунул ему в руки билет.
[indent]Как оказалось, оный приглашал в абонированную на пятнадцать сезонов вперёд младшую — в смысле, камерную — ложу герцогини ди Даэва в третьем ярусе.
[indent]— Где же ты... где же ты... — Дамьен заспешил в толпу.
[indent]Извозчик равнодушно наблюдал за происходящим и хрипло напомнил:
[indent]— Пять франков, месье.
[indent]— Д-да, — Жан с некоторой тревогой отсчитал монеты и ссыпал их в ладонь извозчика.
[indent]«Однако, Дамьен вовсе плох, то есть, увлечен...»
[indent]Не спеша внутрь, художник стал оглядывать подъезжающих. Говорят, что лицо интеллигенции определяет лицо страны. Публика показалась Жану разномастной, но в большинстве своём приятной. Солидно плыли среди людей мастодонты-капиталисты, сподвижники нового экономического курса Версаля. Их лощёные фраки сияли в отсветах фонарей. Торопливо шагали частные промышленники, пряча богатства за скромным кроем цивильных сюртуков. Горделиво выступали офицеры в украшенных эполетами мундирах — этих чаще всего сопровождали женщины: или жёны, строгие и прямые, или юные мадмуазели, очарованные блеском орденов и приятным благозвучием званий. Торопились буржуа и студенты из тех, что каким-то чудом наскребли денег на билет в первую оперу Парижа (а значит, и всей Франции) — этих проще было представить на стульях у тесных подмостков уличных театров. Провинциальные рантье, безошибочно определяемые по аляповатому шику фраков и непомерной длине фалд, усиленно делали вид, что ничем не удивлены. Политические ораторы даже сюда приходили группами, оживлённо переговариваясь и со смехом передавая из рук в руки газеты. Где-то среди них мелькали лица известного публициста, редактора-монархиста, обличителя, печатающегося судьи,  генерального инспектора... Жану-Франсуа даже показалось, что он заметил непокрытые головы двух-трёх воришек и пару полицейских агентов или чьих-то телохранителей, старательно скрывающихся в тени. Ещё он заметил двух господ в искусно пошитых по фигуре тёмных фраках и брюках нежнейшего изумрудного оттенка. На глазах Жана-Франсуа один из них отогнул лацкан, демонстрируя второму нечто тайное — наверняка новоиспечённые масоны, никак не могущие уняться.
[indent]Приятно было чувствовать, что ты видишь всех, а на тебя никто не обращает ни малейшего внимания.
[indent]Жан любил наблюдать за людьми. Это был лучший способ узнать их, понять, чтобы перенести на холст их образы и души. Вот и сейчас он весь был в этой толпе, по движениям, линиям костюмов и оттенкам цвета составляя представление обо всех и каждом. Ему было не важно, плохи они или хороши - важно было какие они. Кто-то задел его плечом, и Жану пришлось вернуться в грешную реальность. Он огляделся в поисках загулявшего у дамских ног товарища, но Дамьен никак не желал находиться, хотя дам наблюдалось в избытке. Возможно, он стоял где-нибудь у входа, комкая в руках галстух и отчаянно краснея. При всём своём, как бы это выразиться, трубадурстве, Дамьен откровенно не умел поедать чужие сердца. Скорее всё происходило наоборот и его сердце регулярно оказывалось на чьей-нибудь тарелке.
[indent]Поэтому Жан-Франсуа в гордом одиночестве вошёл в сияющие двери, поднялся по роскошной лестнице, устланной ковровой дорожкой, и под бравурный гром оркестра оказался в нужном ярусе. Здесь приглушённо сияли свечи, хотя Имперская Опера уже не первый год билась над полным оборудованием зрительного зала газовым освещением. В их романтичном ореоле возникали и растворялись пары, ведущие между собой пустые беседы. Приглушённый звон бокалов, женский смех...
[indent]Художник остановился у двери, отмеченной нужным номером, но его рука замерла, не постучав. Изнутри доносился звук голосов.
[indent]— Но я не могу, мой генерал. Положительно, это вне моих душевных сил! — то говорила женщина и её голос дрожал.
[indent]— Мадам, — ответил звучный баритон, — если не сделаете вы, этого не сделает никто. Вы должны! Речь идёт о Париже, о самой Франции!
[indent]— Это ужасно, — твёрдо возразила мадам, но в ответ раздался скрип стула. Жан-Франсуа поспешил отступить в тень.
[indent]И вовремя: дверь в ложу распахнулась. Лишь мельком он увидел пехотный мундир, роскошные бакенбарды и блеск эполет. Генерал вихрем удалился прочь, ни разу не обернувшись и не дав увидеть своего лица.
[indent]Изнутри прозвучал тихий вздох.

[indent]Стоило ли размышлять о том, что всё это значило? Кто был этот суровый месье, подвергающий даму таким душевным терзаниям? Жан решил не терзаться сам, а всё разузнать, по возможности. И ступил в ложу. Он поклонился даме, исподволь рассматривая ее.
[indent]В зрительном зале царила полутьма. Исполинской дугой уходили вдаль, теряясь во мгле, позолоченные ложи и ярусы. Одинокими искрами вспыхивали среди публики монокли и пенсне. Шелест тысяч голосов разносился под сводами купола, сомкнувшегося на недостижимой высоте. Только алый занавес, столь огромный, что почти достигал потолка, был ясно видим из любой точки оперного зала. В яме перед ним мужчины в строгих фраках настраивали инструменты и перелистывали тетради с нотами. И как мадам смогла отличить Дамьена от не-Дамьена, оставалось загадкой: сам юноша видел лишь изящные очертания стройной фигуры, замершие в кресле возле барьера.


[indent]— Мадам, простите мою смелость, я случайно слышал.... немного. Могу ли я чем-то помочь вам?
[indent]— Что? Господи, мсье Дамьен?!
[indent]Кем бы ни была обещанная «герцогиня», в её голосе вовсе не прозвучало удовольствие при виде случайного свидетеля. Люди высокого положения весьма неохотно делятся своими бедами. Но, будучи застигнута врасплох, мадам быстро взяла себя в руки.
[indent]— Нет, вы не Дамьен. Должно быть, вы его друг, который вызвался составить компанию несчастному юноше?
[indent]— А вы, должно быть, та леди, что похитила его сердце? — запоздало предположил Жан, начиная подозревать, что зря он поддался порыву. Но она так вздыхала, что мудрено устоять. И как было сопротивляться ей при свете, если даже в полутьме обаяние её было непреодолимо. Ну или почти непреодолимо.
[indent]— Простите, мадам, я не нарочно. Да, я Жан-Франсуа де Ревуар. И если вы желаете, я навеки забуду, что пришел на несколько минут раньше, — Жан снова поклонился.
[indent]— Посмотрим, — уклончиво произнесла Мадам, подавая руку для поцелуя. — Садитесь ближе, Жан-Франсуа де Ревуар, вот-вот дадут последний звонок.
[indent]На самом деле, мода на молчание во время театрального действа пришла несколько позже, а сегодня в театр ехали не для одного только эстетического наслаждения, но и ради компании, ради приятной беседы и светских сплетен. Беседа не рисковала прерваться насовсем, потому что разыгрывающаяся на сцене пьеса отлично маскировала паузы, превращая их в минуты наблюдения.
[indent]Так Мадам с очаровательным изяществом приняла общество юного художника, а её ладонь оказалась прохладной, словно Жан-Франсуа коснулся руки статуи. Нечто странное и притягательное было в этом касании, и Франсуа с некоторой тревогой почувствовал, что начинает понимать Дамьена.
[indent]— Итак, к чьей же дьявольской помощи рискнул прибегнуть Дамьен? — игриво улыбаясь, но не глядя на него, предположила Мадам. — Собрата-журналиста? Нет, то было бы слишком вульгарно. Но вы молоды, приятно одеты. Вы веселы и уверены в себе. Какая милая неоднозначность. Рискну всё же настаивать на вашем признании, загадочный Жан-Франсуа.

[indent]— Я не дьявол, мадам.
[indent]Жан смотрел то на нее, то на сцену, рискуя заработать косоглазие. Но света было по-прежнему недостаточно, чтобы рассмотреть черты, так что на откуп фантазии оставалось слишком многое. И уж конечно он сказал бы ей всё, что угодно.
[indent]— Тогда...
[indent]— Я художник. Боюсь показаться нескромным, но мои работы хвалят, и если бы вы только пожелали, я бы написал ваш портрет, лучший на свете!
[indent]— Велика ли разница между дьяволом и художником? Помните вторую заповедь, данную Господом Моисею: «не сотвори себе кумира и всякого подобия», — Мадам мимолётно поднесла к глазам бинокль на изящной палочке. — А что есть портрет, как не подобие, возведённое в культ? Так не спешите же совершать предложение, которое грозит погубить.
[indent]— Но, — Жан попытался вспомнить что-нибудь столь же изящно опровергающее данную заповедь, но уроки богословия он, кажется, безбожно прогулял. Всплеснул руками, в волнении едва не задев соседнее кресло. — Но при этом испокон веков люди пишут иконы. Я же — не иконописец, я стремлюсь показать подлинную жизнь и подлинную красоту! И если это грех, то пусть я буду гореть в Аду!
[indent]— Что богослов зовёт грехом, то кажется французу развлеченьем, — всё ещё шутя парировала герцогиня.
[indent]Жан предпринял решительное наступление:
[indent]— Мадам, я не могу просить вас судить вслепую. Быть может, вы захотите взглянуть на мои работы и решите сами, достойны ли эти руки запечатлеть ваш облик?
[indent]— Быть может, — улыбаясь, кивнула герцогиня. — Быть может. Если вы пишете полотна не менее изысканно, чем ведёте беседу, передо мной вполне может сидеть первая кисть Парижа. Одн...
[indent]— Моя герцогиня!
[indent]Жан едва не порозовел от комплимента, будто барышня. Похвала из уст этой дамы была ценнее, чем десяток влюбленных камеристок. Но тут в дверях возник запыхавшийся и несчастный Дамьен. В охватившем его нетерпении он до последнего страдал, скитаясь в вестибюле оперы и не находил себе места, пока коридорный не смилостивился и не указал, что карета Мадам уже была принята ко входу. Спешке Дамьена не было пределов, и вот он стоял перед ними, до боли сощурив глаза и силясь признать кавалера, занявшего место, на которое он так рассчитывал. Жан-Франсуа знал, как выглядит в глазах несостоятельного любовника сидящий рядом с объектом желаний мужчина, будь то друг или враг.
[indent]— Мсье де Ревуар, — холодным голосом сказал Дамьен. — Очень приятно, что вы изволили быть здесь. Мадам! Дорогая моя Адель! Госпожа Абрантес-и-Авейро!
[indent]Он путался в приветствиях и титулах, рассыпаясь в комплиментах и делая вид, что более не замечает Жана-Франсуа. Пусть уже дали третий звонок и голоса в соседних ложах поутихли, Дамьен всё не останавливался. Так художник выяснил, что полное имя мадам звучало как Адель Мария Сантиссима ди Абрантес-и-Авейро из Браганцы, герцогиня Даэва. Жан-Франсуа видел, что герцогиня улыбается той половиной лица, что не обращена к его бедному другу, и не знал, какую сторону принять его совести.
[indent]Холодный тон Дамьена охладил его радость. Жан-Франсуа понимал его. Несчастный влюбленный, он видел сейчас в нем не друга, но соперника. Сколько они знакомы? Так ли хорошо, чтобы отказаться от подобного сражения? Стоит ли благосклонность дамы подлинной дружбы?
[indent]К счастью, Дамьен не дал ему и слова вставить, и Жан воспользовался этим, чтобы размышлять и наблюдать. Очень полезное было зрелище! Художник оценил и одностороннюю улыбку герцогини, и старания Дамьена, который при таком освещении казался временами смешным со своей явно безответной и слишком пылкой привязанностью. Хотелось встряхнуть его, окунуть в холодную воду, закричать «Очнись, она же играет с тобой!», но Жан лишь понимающе улыбался и заклинал себя никогда не становится похожим на Дамьена сейчас. И если это значило не влюбляться до безумия, пусть так. Он продолжал наблюдать. За дамой, за другом, даже за происходящим на сцене иногда. Совесть его так до конца и не определилась.
[indent]В воздухе повисло напряжение, от которого уже не могли избавить ни приятная беседа, ни прекрасный баритон господина Тресси из Палермо, ради которого в Париж делали визиты из самых дальних уголков Европы. Темнобровый маэстро выступал в роли Вильгельма Телля, швейцарского крестьянина. Вместе со своим другом Арнольдом, влюблённым в австрийскую принцессу Матильду, Вильгельм присутствовал на деревенской свадьбе, ещё не зная о приближении солдат. [indent]Романтическая история о любви и предательстве словно бы вознамерилась сорвать куш ироничных совпадений, и Дамьен, которому досталось место во втором ряду, не упустил случай.
[indent]— Уверен, будь я на месте Вильгельма, я всей душой поддержал бы события.
[indent]Словно не понимая намёка, герцогиня простодушно удивлялась:
[indent]— Но как же так, мсье? Лишь взгляните на эту жестокость! Вот чем Рудольф отплатил крестьянам за лояльность Австрии.
[indent]На сцене разворачивалась сцена сожжения деревни и ареста крестьян. То были австрийские солдаты под командованием лейтенанта Рудольфа.
[indent]— То вопрос не верности, а политики, — незаметно багровея, возразил Дамьен. — Мы говорим о том, что Арнольд, друг Вильгельма, желал привести под венец несчастную принцессу. А Вильгельм у нас на глазах топчет его чувства, взывая к войне и отмщению.
[indent]— Ужели безосновательно?
[indent]Дамьен кривился и царапал колени брюк. Вздохнув, Франуса всё же пришёл ему на помощь:
[indent]— Вильгельм не мог знать, к чему приведёт упрямство крестьян. Любовь его друга действительно отдельный вопрос.
[indent]Но спасение обернулось трагедией. Уже договорив, Жан-Франсуа понял, что звучит как победитель, небрежно роняющий побеждённому перчатку милосердного снисхождения.
[indent]В антракте Дамьен быстро покинул ложу.
[indent]— Вашему другу сегодня нездоровится? — участливо поинтересовалась герцогиня. — Может быть, у него жар?
[indent]Жан-Франсуа наконец окончательно почувствовал себя виновным, но недостаточно, чтобы оставить герцогиню и оперу и бежать за ним. Чертова растерянность, чертова дамьенова влюбленность, чертова опера. Жан-Франсуа вдруг понял, что совсем не хочет ссориться с другом, даже ради прекрасной мадам Адель. Но вслух ни за что бы в этом не сознался — по крайней мере, не сейчас. Увы, и рыцари уже пошли не те...
[indent]— Боюсь, он неизлечимо болен любовью, мадам.
[indent]— Подумать только, я и не знала, что это настолько опасно. Знаете, мсье де Ревуар, а последуем его примеру. Не откажите в променаде.
[indent]Мадам поднялась и приняла предложенный локоть. В следующие полчаса они неспешно гуляли по коридорам оперы, вновь наполнившимся людьми. Временами герцогиня раскланивалась с совершенно незнакомыми, но очень важными людьми, среди которых Жану больше всего запомнился лысеющий депутат Национального собрания с акульей улыбкой и пышной супругой. Жан старался не теряться и держаться с достоинством, которое не зависит от платья или звания. И даже получал удовольствие от прогулки, приятной беседы, новых ярких образов, оседающих в его воображении без участия рассудка. Мадам говорила:
[indent]— Мой род происходит из Португалии. Это плод союза старинного семейства из Браганцы и арагонской дворянской линии. Всё моё детство прошло в окрестностях Браганцы, — рассказывала Мадам. — Первое время я долго не могла найти себя во всём этом блеске, всём этом шике. Париж поедает тебя, чтобы сделать вновь. Но кем бы ты ни была до, ты останешься парижанкой после. А какова ваша история, Жан-Франсуа?
[indent]— Мое детство прошло на родовом винограднике в Провансе, родители и сейчас живут там, вместе с братом и сестрой. Когда-то этот виноградник подарил моему предку один из монархов, чья жизнь оказалась спасена ценой жизни юного виночерпия, брата предка. Но меня не привлекало ни земледелие, ни воинское искусство, коему пытался обучить меня батюшка.
[indent]— Стало быть, ружьё гренадёра вы обменяли на палитру? — с пониманием закончила герцогиня. — Нечастый выбор юноши.
[indent]— Кисти и краски, стоило единожды к ним прикоснуться, овладели моим духом, — Жан-Франсуа слегка порозовел, — и жизнь моя посвящена им.
[indent]— По-видимому, это и есть причина, по которой вы осели в Париже.
[indent]— Мне довелось попутешествовать немного, но в иных землях я не нахожу того вдохновения, что дарит Париж. Это удивительный город, переполненный жизнью, — Жан покачал головой, словно вдруг растерял слова или еще не определился с тем, как относиться к объекту своего наблюдения. Может быть, вообще никак?
[indent]— Верно, верно, это удивительный город. Хотя порой биение его жизни напоминает африканскую лихорадку. Оно... как будто... охватывает тебя и переполняет.
[indent]Герцогиня подхватила потерянные слова и будто бы вернула назад. Прохлада её рук горячила. Сияли свечи, шампанское лилось рекой, и мысли о Дамьене как-то потихоньку отступали немного в сторону. Лишь данное самому себе обещание не повторить его ошибки удерживало Жана-Франсуа от чего-то необратимого. Приходилось напоминать себе о кривой улыбке, о кошачьей хитрости в звездчато-синих глазах.
[indent]Но всё равно он не заметил, как быстро пролетел вечер и как широкоплечий кучер открывал перед изящной дамой дверцу кареты. Обернувшись к художнику, герцогиня вдруг порывисто шагнула со ступеньки, коснулась пальцами его шеи и прошептала, заглядывая в глаза:
[indent]— Я принимаю ваше приглашение, мсье Ревуар. Я нанесу вам визит после семи часов, стоит лишь назвать адрес.
[indent]«Стоит лишь назвать адрес...»
[indent]Назвать адрес и... не сделает ли это его предателем, окончательно и бесповоротно, в собственных глазах? Но это всего лишь визит будущей — возможно — модели к художнику, не так ли? Ведь так? Жан-Франсуа вдруг отчетливо понял, что сейчас еще не поздно отступить, пусть даже разочаровав прекрасную герцогиню. Словно камешек, зависший на краю пропасти, Жан взглянул в глаза мадам и ощутил себя на краю бездны. Можно ли что-то исправить? Можно ли что-то изменить? Он напомнил себе о Дамьене и призвал не верить её невероятному обаянию, сохранять рассудок и сердце свободными и здравыми.
[indent]Набрав в грудь воздух, художник назвал адрес... Дамьена, в очередной раз с запозданием понимая, что это может плохо закончиться.


[indent]Но, вопреки предчувствиям, поначалу всё складывалось не так плохо. Следующие три дня прошли без всяких сюрпризов, хотя всё чаще Жан-Франсуа ловил себя на мыслях о герцогине Даэва. Она приходила к нему во сне, мерещилась среди публики, по утрам выстраивающейся перед дверьми хлебной лавкой мсье Паттисье, казалось одной в веренице печальных прачек, бредущих за стену, к водоёмам...
[indent]Любое дело валилось из рук. Забросив работу, Жан-Франсуа целыми днями пропадал в кресле, читая о похождениях обаятельного взломщика и авантюриста Рокамболя: «Выбравшись из пучины, Рокамболь мощными гребками поплыл к берегу...»
[indent]Однажды утром он поднялся, чтобы обнаружить в мастерской мольберт, стоящий у окна. Отрывистыми штрихами на листе был изображён точёный силуэт, лишённый черт и деталей. Но за вуалью круглой шляпки, за посадкой длинного вечернего платья без всякой лишней туши читалась жгучая испанская красота Мадам. Жан-Франсуа помнил, что не рисовал его, и вместе с тем узнавал собственную руку в этом творении. Он стал лунатиком, поднимающимся среди ночи в плену собственных мыслей. И Дамьен, злодей-Дамьен, не нашёл даже минуты, чтобы успокоить его и объяснить, как сложились обстоятельства далее.
[indent]Квартира художника превратилась из беспорядка в гнездо безумного сангвиника, и толстые винные бутылки катались по полу, собирая липкими боками пыль. Бумажные манжеты покрылись пятнами, а во взгляде Франсуа прослеживалась нездоровая острота. Он боролся с собой, он убеждал себя, что поступил как подобает другу, он гнал соблазнительный образ прочь, но власть над собой уже пошатнулась: Мадам вновь и вновь приходила к нему, и художник ничего не мог с этим поделать.
[indent]Он стал помышлять о безумной поездке в студенческий Латинский Квартал, что подле университета Сорбонна на левом берегу — возможно, где-то там он встретит пропавшего Дамьена, который не объявлялся со злосчастного «Вильгельма Телля». Это бы забрало последние деньги, последние пару сотен франков, но определённо стоило того!
[indent]Так продолжалось до того момента, пока в его хлипкую дверь не раздался решительный стук. Так стучит не домовладелица (к тому же, ей было уплачено до конца месяца); а скрип подгнивших ступенек выдавал кого-то массивного и большого.

[indent]В воспаленном мозгу Жана немедленно всплыли все его кредиторы, коих было не так уж и много. Но никто под задверные звуки не подходил. Художник поправил сползшие от уютного сидения в кресле штаны и поднялся, стараясь не шуметь. Увы, одно неловкое движение, и последствия его попыток забыться  выдали его предательским звоном. Жан-Франсуа чертыхнулся и отступил к окну.
[indent]— Кто там? — с подозрительностью завзятого параноика воскликнул он, не собираясь так просто сдаваться неведомым врагам. Пару мгновений на лестнице царила тишина, хотя закрывшая свет в щели тень не уходила. Затем она с тяжёлым вздохом произнесла:
[indent]— Меня зовут мсье Гренель. Здесь ли проживает некий художник Жан-Франсуа?
[indent]Голос у мсье Гренеля оказался подстать шагам: низкий, «тяжёлый», рокочущий как хриплый барабан.
[indent]— Возможно, — попытался уклониться от ответа Жан. Он открыл окно, чтобы проветрить голову и какое-то время дышал, забыв, кажется, о том, что кто-то его ждет. Потом спохватился: — А что вам от него нужно, мсье Гренель?

[indent]— Я бы предпочёл общаться с вами не через дверь, — добродушно буркнул голос. — Ваша хозяйка сказала, что вы дома. Может, позволите войти?
[indent]— А вы не хотите меня убить? Впрочем, входите, — он отпер дверь и пошел искать непочатую бутылку. Он точно помнил, что видел горлышко с пробкой, торчащее из-под шкафа.
[indent]— Располагайтесь. Не желаете ли вина, месье?
[indent]— Весьма интересный вопрос в свете повода, по которому я пришёл.
[indent]Мсье Гренель оказался крепким и очень плотным мужчиной в раннем закате лет. Похожим на крестьянина. Под уличным цилиндром, который он поставил на пол у ног, имелись пышные бакенбарды и короткие чёрные волосы с намечающейся лысиной, а под плащом — практичный сюртук из английского твида. Впрочем, если сравнивать мсье Гренеля с хряком или медведем, на ум приходило скорее последнее. И от вина мсье Гренель не отказался, с одобрением пересчитав взглядом бутылки на полу.
[indent]— Творческий кризис? — предположил он.
[indent]Жан кивнул, помахал рукой с бокалом, (себя он не баловал такими излишествами, но для гостя нашел, сдул пыль и даже чуть ополоснул вином) подбирая слова:
[indent]— Безжалостная муза. Манит и сводит с ума, но не даётся в руки, — он бросил взгляд на мольберт, скрытый под наброшенным куском шелка. Жан раздобыл его, считая, что простота льна недостойна касаться даже наброска образа герцогини. Почему он не выбросил сам портрет тоже оставалось загадкой, одной из многих за последние ночи.
[indent]— Что же это за мрачный повод, мсье?
[indent]Мсье Гренель причмокнул, осушив сразу треть бокала, удовлетворённо кивнул и вручил Жану-Франсуа визитную карточку.


[indent]— Исчезновение.
[indent]— О! — многозначительно выдал Жан, прочитав и перечитав текст. — Кхм... спрашивать, кто ваш наниматель, полагаю, — он помахал визиткой, — бесполезно. Кто же исчез?
[indent]— Ален Дамьен.
[indent]— Что? — глаза Жана впились в лицо детектива, словно надеясь отыскать там признаки дурной шутки. — Как, Дамьен?! Чёрт! Давно это случилось? Может, он спешно уехал? Боже, почему он не пришё ко мне, если у него были проблемы! — Жан переживал. Он-то надеялся, что друг забыл о нем на радостях, а на самом деле всё наоборот! Если бы только они не поссорились тогда! Тёмная мысль промелькнула в голове Жана, ведь последнее, что он знал о друге — это грядущий визит герцогини. Нет. Нет-нет, этого же не может быть! Куда вероятнее, что какой-нибудь ещё ревнивец нанял громил и тело бедняги Дамьена кормит раков в Сене. — Прошу вас, мсье Гренель, скажите, что ещё есть надежда найти его живым! Чем я могу помочь в этом деле?
[indent]— Рассказать мне всё, — сказал мсье Гренель, не менее внимательным взглядом изучавший Жана-Франсуа. И, похоже, он что-то для себя понял. — Я вижу, вы знаете о чём-то. Даже задавали вопрос, не желаю ли я вас убить. Какой повод может грозить вашей жизни или мог угрожать жизни Дамьена?
[indent]— Моей жизни грозит лишь моя бездарность, — Жан посмотрел на бутылку в своей руке и, вместо того, чтобы бросить её в стену, сделал несколько глотков, ибо после ошарашившей его новости чувствовал себя слишком трезвым. — И неспособность должным образом позаботиться о друге. А ему... — он покачал головой и заговорил, опустив взгляд, — мы виделись последний раз в опере. Давали «Вильгельма Телля», неделю... несколько дней назад. Дамьен ушел в антракте, он был зол на меня — решил, что я ухаживаю за небезразличной ему дамой. Я был растерян, и не оказал ему должной поддержки. Но ни о чем, что угрожало бы его жизни, он не упоминал.
[indent]— Вы поссорились, — не враждебно констатировал мсье Гренель. — Бывает, понимаю. Не потрудитесь ли вспомнить, когда точно имела место ссора?
[indent]— Пять... Нет, три дня назад. Точно. Всего-то... Мне показалось, прошла целая вечность. Мы не бросались перчатками или злыми словами, мсье Гренель. Просто возникла неловкая ситуация. В антракте Дамьен ушел, и больше я его не встречал. Когда он, по-вашему, пропал?
[indent]Гренель попросил ещё вина, потому что дешёвое столовое пойло всасывалось в него как в водопроводный сифон, и принялся за рассказ:
[indent]— Сейчас в этом нет тайны. Должно быть, вы знаете, что мсье Дамьен проживает в дешёвых меблированных комнатах что над мастерской фурнитуры на западе Обсерватории. Следить, кто и как уходит и возвращается, в таких местах нет никакой возможности. Говорят только, третьего дня к нему заходила женщина, — Гренель прикрыл рот локтем и слегка икнул. — И на этом конец. После её визита Ален Дамьен не бывает дома третьи сутки. Не думаю, что в этом есть что-то необычное для молодого юноши ваших лет. Но есть и обеспокоенные лица. Они просили меня нанести визит его друзьям и выяснить, не случилось ли чего с мсье Дамьеном. А на вас указали как на популярного приятеля пропавшего. И пока выходит, что вы последний реальный человек, который видел его.
[indent]— Быть может, он отправился куда-то по её поручению? — задумчиво предположил Жан-Франсуа. Несмотря на свои сны, он не мог поверить, что мадам как-то причастна к пропаже Дамьена. — Я должен кое-что проверить, мсье. Спросить...
[indent]Глаза художника лихорадочно заблестели. Он не задумался о том, что встретиться с мадам — задача не из простых, но одна лишь мысль, возможность увидеть её снова, наполняла его сердце болезненно-сладкой радостью.
[indent]— Спросить?
[indent]— Я не могу назвать вам имя дамы, хоть и догадываюсь, кто она. Надеюсь, вы понимаете, мсье, что бросить хотя бы тень на её репутацию — достойно наказания. Я постараюсь расспросить её сам, и тогда сообщу вам всё, что узнаю.
[indent]Взгляд Жана вновь и вновь возвращался к мольберту с навязчивостью безумца. Мсье Гренель не стал настаивать, хотя выглядел как человек, который предпочитает именно настаивать, а не думать или, к примеру, слагать поэмы.
[indent]— Буду весьма обязан. Я оставлю вам карточку, чтобы вы знали, где меня найти в случае чего.
[indent]Поднявшись, частный следователь подхватил с пола цилиндр и лишь на пороге обернулся ещё раз:
[indent]— К слову, мсье Дамьен не будет возражать, если я осмотрю его апартаменты в присутствии доверенного друга?
[indent]— Хорошо, — Жан кивнул и стал искать одежду, ибо в одной рубахе и штанах идти куда-то было не удобно. Присутствие детектива ему, казалось, совершенно не мешало. — К черту возражения, если это поможет вернуть его живым и здоровым или понять, куда он отправился и собирается ли вернуться. Когда вы хотите это сделать, мсье?
[indent]— Прямо сейчас.
[indent]Через несколько минут Жан-Франсуа уже подскакивал на жёсткой скамье, которая в двуколке мсье Гренеля заменяла пружинные диваны наёмных фиакров. Гнедая кобыла, видавшая лучшие времена, неуклонно влекла их сквозь путаницу улиц Одиннадцатого округа.
[indent]В Попинкюр проживало около ста шестидесяти тысяч жителей, отчего кривые кирпичные дома неуклонно стремились вверх, обрастая надстройками, мансардами и жилыми галереями. Иногда случалось так, что целые улицы превращались в тоннели под длинными дощатыми галереями, образовывавшими своеобразные мостовые второго уровня.
[indent]Впрочем, трущобы вскоре кончились — экипаж помчался кругом по площади Бастилии, на которой зеленела высоченная Июльская колонна. Около века назад здесь возвышался мрачный замок, ветхая тюрьма Старого Порядка — но затем разъярённая толпа сокрушила её, положив начало длинной цепи революций, сотрясающих Францию до сих пор. На мраморной доске, установленной у подножия монумента, сияла в лучах пыльного городского солнца надпись: «Во славу французских граждан, с оружием в руках сражавшихся в защиту гражданских свобод в памятные дни 27, 28, 29 июля 1830 года», а на вершине стелы сверкал обнажённый крылатый юноша с факелом в руке — «Гений свободы» работы Огюста Дюмона.
[indent]Промчавшись по набережным Арсенального канала, частично засыпанного песком и частично загнивающего в стоячей воде, они пересекли полноводную Сену по Аустерлицкому мосту и далее катили в плотном потоке карет по широкому и светлому Больничному бульвару. Вдоль тротуаров тянулись многоэтажные жилые здания, перемежающиеся с отделёнными оградами особняками, в которых после Революции нашли приют больницы и давшие название бульвару. Шелестели листья клёнов на аллее в центре, спешили по своим делам беззаботные парижане...
[indent]Вскоре бульвар Госпиталей сменился бульваром Гобеленов, а в воздухе повис кислый металлический привкус: то приближались промышленные кварталы. Мрачные южные районы, до сих пор не оборудованные достаточным количеством освещения. К счастью, Дамьен жил на приграничных улицах — оказавшись в Четырнадцатом округе, мсье Гренель сверился со своим блокнотом и повёл двуколку в недра сети переулков, опутавших здание старинной обсерватории. Трёхэтажные дома с узкими окнами-бойницами перемежались узкими переулками, в которые приходилось бы протискиваться почти боком. Сквозные и сырые дворы со старыми колодцами в центре были закрыты полотнищами застиранного до дыр белья. Даже солнце, казалось, начало сереть. Дешёвое жильё для дешёвых людей.
[indent]Гренель остановил двуколку у подъезда серого барака, обмазанного грязно-серой штукатуркой поверх неровной кладки. Над входом висела почерневшая вывеска мебельного магазина и объявление о сдаче комнат в аренду, сделанное на французском и голландском. Большую часть окон закрывали толстые деревянные ставни.
[indent]— Прошу за мной.


[indent]«Бедняга Дамьен,» — в который уже раз думал несколько угнетенный окружающей обстановкой Жан-Франсуа. Его эстетические чувства страдали, а воображение рисовало картины тёмные и печальные, как само бытие местных жителей. Но Дамьен, тоже живший здесь, хранил в душе светлую силу, позволявшую ему писать обличительные статьи, замечать несправедливость и верить в лучшее. А Жан, увлеченный лишь собой, так мало знал о нем! А как должна быть оскорблена прекрасная герцогиня, вынужденная посетить это место и понять, что была обманута! В мысли художника закралось сомнение в том, захочет ли она уделить ему теперь хоть минуту своего внимания. Молча он проследовал за детективом. Отворив скрипучую дверь, тот успел сделать лишь несколько шагов, как из боковой комнаты показалась грязная старая женщина в линяло-голубом платье и чепце.
[indent]— Кто э... а! Опять вы! Вы же уже приходили ни свет, ни заря! А теперь ещё и водите, кого ни попадя! — сварливо закаркала она. Жан-Франсуа понял, что это, должно быть, содержательница мебельного магазина.
[indent]— И вам доброго здоровья.
[indent]Не обращая на неё внимания, мсье Гренель провёл художника по лестнице на второй этаж, а там — по узкому тёмному коридору, который пах мышами и пылью. В него выходил ряд потемневших от времени дверей с латунными нумерами, а в торце располагалась общая ванная комната.
[indent]— Один... два... три... четыре...
[indent]Они ушли довольно далеко от лестницы, пока Гренель не нашёл комнату номер десять.
[indent]— Ну у вас и видок, мсье художник, — осклабился следователь, который чувствовал себя будто в любимом ресторане. — Что, не по нраву нора?
[indent]— Я не подозревал, что здешняя атмосфера так гнетет, — мрачно ответил Жан-Франсуа. — Называл Дамьена другом, а сам почти ничего о нем не знаю. Право, побывай я здесь раньше, чаще вытаскивал бы его шататься по кабакам!
[indent]— Можете умерить свои тревоги. Ваш друг прожил здесь не более двух месяцев. В последний год он часто съезжал из одних мест в другие, всё более дешёвые. Должно быть, долговой кризис.
[indent]— Нет, он ни о чем таком не упоминал... — Жан покачал головой. Эта информация тревоги нисколько не уменьшала, напротив.
[indent]— Никогда не слышали от него жалоб на, скажем, назойливого ростовщика?
[indent]— ... и никогда не жаловался особо, разве что на досадные мелочи, вроде несвежего белья.
[indent]— Очаровательно важный повод для беспокойства, — хмыкнул мсье Гренель. — Однажды я жаловался на застрявшую в селезёнке русскую пулю.
[indent]— О! — Жан отвлекся, кажется, от гнетущих мыслей и взглянул на детектива с уважительным интересом. — Где же вам довелось её поймать?
[indent]— Крымская война, — Гренель подёргал круглую ручку: дверь дрожала, сотрясалась, но не поддавалась. Было заперто. — Вы ведь не возражаете?
[indent]Жан только махнул рукой, ведь ради этого они и пришли.
[indent]Сделав шаг назад, мсье Гренель как паровоз врезался в хлипкую створку. В его теле было около двух с половиной сотен фунтов. Дверь с треском подалась внутрь, язычок замка вывернулся из косяка, оставив на нём глубокую белую рытвину.
[indent]— Из-за этого и люблю свою работу... хе. Прошу.
[indent]Отряхивая плечи и рукава от водопада гнилой трухи, мсье Гренель посторонился, пропуская Жана-Франсуа вперёд. Тот уважительно качнул головой и шагнул внутрь.
[indent]Художник оказался в бедно обставленной комнате, совершенно лишённой жилого уюта. Окно, занавешенное старым мешком из-под муки, который трепал ветер, выходило во внутренний двор. В четырёхугольнике, образованном одинаковыми серыми бараками, четверо чумазых ребятишек гоняли тряпичный мяч. У стены вытянулся узкий топчан, накрытый ватным одеялом. Перед окном стоял сбитый из досок стол с кувшином и глиняным стаканом. Заплесневевший кусок сыра и колченогий табурет дополняли натюрморт «Бедняк в Париже».
[indent]Дырявая ширма отделяла комнату от маленького умывальника, в который воду надо было заливать сверху. И, наконец, по левую сторону от дверей имелся платяной шкаф в одно отделение.
[indent]Комната явственно, даже более, чем подъезд к дому, свидетельствовала о скромности финансов её обитателя. По сравнению с этим, его собственное жилище казалось Жану-Франсуа практически роскошным дворцом! Художник снова посетовал на свою невнимательность и решительно отбросил сожаления. Лучше он попытается всё исправить! Жан стал осматриваться, заодно пытаясь удовлетворить терзавшее любопытство.
[indent]— Так значит вы, мсье Гренель, были военным, прежде чем заняться поиском пропавших?
[indent]— Вроде того.
[indent]— Что же сподвигло вас на такой выбор и отчего вы не стали государственным следователем?
[indent]— Не стал? Ещё как стал. Семь лет на набережной Орфевр. Уголовный розыск. Затем я подумал, что пора сменить работу на что поспокойнее.
[indent]Мсье Гренель остановился на пороге, засунув мясистые ладони в карманы плаща. Он как будто смотрел вникуда, одновременно держа в поле зрения всю комнату и ходящего по ней Франсуа. Художник начал догадываться, что следователь взял его с собой вовсе не из соображений учтивости, и вопрос мсье Гренеля лишь подтвердил догадку:
[indent]— Наблюдаете что-либо необычное?

[indent]Жан-Франсуа пожал плечами. Всё, что он наблюдал, было скорее ужасно трагично, чем необычно. Да и что тут можно было найти? Никакой массивной мебели, никаких ящиков с двойным дном... у него мелькнула мысль, что Дамьен мог бы оставить письмо в щели между планками паркета или за умывальником, или под матрасом. Но потом он представил друга, высунув набок язык составляющего секретное донесение и прячущего его за плинтусом: ситуацию комичнее пришлось бы поискать. Наверное, лучше всего было бы просто осмотреть шкаф, что Жан-Франсуа и сделал.
[indent]Вешалка для единственного костюма была пуста. На полке сиротливо лежала единственная запасная рубаха, а деревянный поддон был заляпан старой грязью. Сюда Дамьен ставил штиблеты по приходу домой. Ни знаменитых дырявых носков, ни обуви... только щегольская соломенная шляпа мирно дожидалась лета, повиснув на крючке.
[indent]Раз уж ему предоставили такую честь, Жан-Франсуа заглянул под шляпу, повесил её обратно и продолжил осмотр. Похоже, Дамьен всё-таки ушел сам. Может, не добровольно, а может, спеша на зов. Следующим пунктом изучения стала кровать — может, под матрасом найдется что-нибудь интересное?
[indent]Но под матрасом нашлись только ржавые прутья каркаса, в которые вплетались комья пыли. А сверху — пожелтевшие от стирок простыни и жёсткая как доска подушка с бурыми разводами там, где полагалось быть лицу. Как будто у спящего шла носом...
[indent]— Кровь.
[indent]Мсье Гренель даже поднял одеяло в надежде увидеть следы кровавого преступления, но ничего не было. Всего несколько пятнышек. Хмурясь, следователь обнюхал стакан и сыр, заглянул под крышку ведёрка с водой и в слив раковины. Тем временем, Жан-Франуса перебирал немногочисленные бумаги, оставшиеся после Дамьена: несколько писем от матери, изящный контурный портрет, судя по очертаниям изображающий молодую девушку, да многочисленные вырезки из газет. И ещё — бережно спрятанное в плотный конверт приглашение, датированное приёмом у семейства Жебре 28 февраля. Жан-Франсуа вспомнил, что где-то там Дамьен и встретил герцогиню. По-видимому, приглашение стало для него счастливым талисманом.
[indent]Глаз художника прикипел к портрету. Интересно, был ли увлечен Дамьен ею прежде, чем встретить герцогиню? Была ли здесь сама герцогиня, или прислала кого-то? Он покачал головой.
[indent]— Если его и похитили, то с костюмом и ключом от двери. Ни записки, ни предупреждения. Как будто он собирался вернуться... Я теряюсь, мсье Гренель. И об этой леди он тоже никогда не упоминал. Можно ли считать, что мы были друзьями, если так мало знали друг о друге? — он посмотрел на детектива с надеждой, словно тот мог дать единственно верный ответ.
[indent]— Мы редко действительно знаем своих друзей. Уж таких историй я наслушался достаточно, — мсье Гренель сверкнул крупными зубами. — Думаю, ваш Дамьен объявится через пару дней. Но если вам будет действительно нечем заняться, загляните ко мне, расскажите, что узнали о вашей таинственной фамм-фаталь. Мне тут, похоже, делать больше нечего.
[indent]— Надеюсь, мсье, надеюсь. — Сам Жан-Франсуа был далеко не так уверен. Вызванное ли чрезмерным потреблением вина, беспокойными снами или чувством вины, его мучило нехорошее предчувствие вместе с потребностью что-нибудь предпринять. Он еще раз взглянул на портрет неизвестной и подумал, что можно зайти к этим Жебре, только придумать уважительный повод. А потом... потом найти способ встретиться с мадам — только наяву — и суметь задать ей правильный вопрос. Спрятав бумаги Дамьена во внутренний карман, улыбнулся:
[indent]— Непременно зайду с бутылкой чего-нибудь бордового, и вы расскажете мне историю-другую о ваших семи годах на набережной Орфевр.

[indent]Мьсе Гренель усмехнулся:
[indent]— Тогда берите сразу три.
[indent]Они вернулись прежним путём, спустившись по узкой лестнице. Старая женщина больше не выходила к ним, но толстый следователь сам просунул голову в занавеси и крикнул:
[indent]— Почтенная! Вызвали бы вы плотника. Одна из дверей наверху поломалась.
[indent]Жан-Франсуа успел заметить, что несколько больших монет перекочевали из обветренных ладоней мсье Гренеля в когтистые руки старухи. Их было явно больше, чем требовалось для визита плотника.
[indent]Из отъезжающей двуколки художник бросил последний взгляд назад, на кривой переулок и уродливый серый дом. Тот подслеповато щерился вслед закрытыми ставнями. Окна Дамьена видно не было — оно ведь выходило во двор. Жан-Франсуа вдруг отчётливо представил себе комнату после их ухода: пыльный короб, где рогожа из-под муки скребёт подоконник под порывами ветра. Потом он представил себе ночь и Дамьена, ворочающегося в постели, а сквозь щели в мешке сочился лунный свет.
[indent]Мрачный серый дом, мрачная комната, мешок на окне — всё это будто вспыхнуло в сознании Жана-Франсуа. Мог ли он назвать Дамьена небогатым человеком? Конечно. Но мог ли сказать, что его друг нищ как перелётная птица? Нет. Мсье Гренель считал, что мы никогда не знаем своих друзей. Он семь лет наблюдал страшные вещи и давно разочаровался в людях. Но неразочарованный Жан-Франсуа всё не мог поверить в серый дом, серую комнату и мешок на окне. Что-то не складывалось. Дамьен словно бы... словно бы...
[indent]Художник не находил слов. Только чувствовал, что поведению Дамьена, его переездам и его молчанию есть объяснение. Каким же образом могла герцогиня Даэва быть замешана во всём этом, и была ли?
[indent]На закатном горизонте десятки труб чадили жиденькими султанами дымов, оттеняя чахоточное зарево производств. Индустриальный Париж содрогался в ежедневных конвульсиях, а Жан подумал, что никогда не видел мест преступлений, но если бы видел, комната с мешком на окне напоминала бы место, где совершилось ужаснейшее из них.
[indent]— Мсье Гренель, — спросил Жан, когда нависающие дома перестали смыкаться над головой, — а много ли вы успели узнать о моем бедном друге? Над чем он работал в последнее время?
[indent]Следователь с некоторым интересом покосился на него:
[indent]— Я взялся за это дело вчерашним вечером. Ничего более обычной проверки. Где жил, с кем общался, кого и кто посещал. Я думал заглянуть к редактору листка, где он печатался: как бишь его, «Трибун ле Паризьен»? Да только пользы не вижу. Сейчас не тридцатые годы — люди не пропадают ввиду политических убеждений.
[indent]— Хех, надеюсь, что так, — Жан-Франсуа столь уверен не был. — Я всё же тревожусь и хочу поискать сведений, на случай, если Дамьен, — он помрачнел, — не вернётся через пару дней. Не подбросите ли меня к редакции, мсье Гренель?
[indent]Гренель только расхохотался.
[indent]— Захотелось поиграть в сыщика? Ничего не имею против, но до редакции, мсье художник, вам своим ходом. Кобыла устала, да и я думаю прилечь вздремнуть. Прошу извинений, но пропавшие приятели не отменяют сладкий послеобеденный сон.
[indent]Впрочем, обратная дорога оказалась намного короче: стрелка часов не успела сдвинуться с отметки шести, как двуколка оказалась на бульваре дю Монпарнас, с запада на восток соединявшего границы сразу пяти городских округов. Мсье Гренель уже был поглощён предвкушениями грибного супа a-la creme, который весьма отменно готовила мадам Гренель. Пропавшие люди давно не трогали его чёрствое сердце, чего было не сказать про упущенное время обеда. На прощание детектив сверился с блокнотом и указал вдоль бульвара:
[indent]— Езжайте в сторону Военной Академии. На перекрёстке с рю де Сюр сверните вправо, но перед госпиталем для неизлечимо больных примите влево и окажетесь на рю Варно. Вам нужен третий дом по левой стороне.
[indent]Высадив Жана-Франсуа на тротуаре и коснувшись цилиндра двумя пальцами, мсье Гренель хлопнул вожжами и был таков. Жан-Франсуа огорчился, но не слишком — он понимал спокойствие мсье Гренеля. Однако, собственная трудно объяснимая тревога не позволяла ему последовать благому примеру. Поблагодарив за адрес и компанию, он направился ловить фиакр, дабы не опоздать в редакцию до предполагаемого закрытия.


[indent]На поверку, редакцией оказался большой зал, наспех переоборудованный из присутственного помещения в офис, собственно, редакции. Все атрибуты жанра, впрочем, сохранились: с помощью невысоких деревянных перегородок зал был разбит на множество ячеек, в которых стояли столы, покрытые зелёным сукном, и картотечные шкафы. Длинная стойка отделяла зал от области у дверей, где посетителям полагалось дожидаться клерков. Неяркие газовые лампы освещали пыль, кипы газетных подшивок, мотки лент для печатных машин и конторские книги — большая часть зала пустовала, деревянные клетушки-кабинетики использовались как склады для вездесущей макулатуры. Оно и неудивительно, наверняка репортёры целыми днями как заведённые носились по городу, им было не до бумажных дел. Лишь пара тройка писак с натёртыми до блеска задницами брюк заканчивали работу, а из дальнего конца зала пробивался свет поярче.
[indent]К Жану-Франсуа направилась эмансипированного вида девушка с коротко остриженными волосами и в мужской жилетке. Она окинула художника оценивающим взглядом, осталась довольна и кокетливо подмигнула:
[indent]— Чем можем помочь, мсье?
[indent]— Жан-Франсуа, — сориентировался тот и учтиво поклонился.  — Я друг мсье Дамьена, знаете такого, мадмуазель?..
[indent]— А, очаровашка-Ален. Конечно же, он пишет для нас. В основном, всякие светские очерки и фельетоны.
[indent]Девушка вдруг взяла и совершила невероятное: взяла да и уселась на стойку, болтая ногами в ботфортах. Это громоподобное действо на некоторое время парализовало художника, так что он не сразу понял, что его о чём-то спрашивают.
[indent]— П-простите?
[indent]— Говорю, может, ему передать чего? Дамьену-то.
[indent]— Передать? А он давно у вас был? Мы с ним дня три не виделись и я вот решил его разыскать. — Спустя время, нужное, чтобы его пошатнувшийся мир встал на место, Жан-Франсуа снова улыбнулся. Он вдруг нашел, что подобная вольность в исполнении неизвестной девушки выглядит довольно мило.
[indent]— Вот оно чего. Ну, Жан-Франсуа, тогда ты не по адресу. Мы его дней пять как не видели. А может и видели... Эй, Булка!!!
[indent]Над одной из перегородок выросла носатая лысая голова в очках, которая могла бы принадлежать карлику:
[indent]— Да, радость моя?
[indent]— Булка, а когда мы видели Дамьена?
[indent]— Ну... — Булка приложил палец к носу, похожему на багет, — дней пять уж будет... Эй, Сен-Жак!
[indent]Над другой перегородкой выросла кудрявая голова без очков, которая точно принадлежала молодому человеку.
[indent]— Да, Булка?
[indent]— Сен-Жак, а когда мы видели Дамьена?
[indent]— Помню, на той неделе он заходил к редактору.
[indent]— На той неделе или пять дней назад?
[indent]— А может и пять дней, — задумался кудрявый. — Давай скажем, что пять дней, Булка.
[indent]Булка повернулся к улыбающейся девушке:
[indent]— Эй, радость моя! Мы видели Дамьена пять дней назад!
[indent]— Как видишь, мы видели Дамьена около пяти дней назад. Думаю, к выходным заглянет, но ты лучше его ещё где спроси. Я вот знаю, что он любит ужинать у Кюрси. Ресторанчик недалеко от набережной Вольтера.
[indent]— Непременно туда загляну, спасибо, — Жан-Франсуа невольно заулыбался, глядя на это разнообразие личностей и способы их общения. Интересно, как Дамьен вписывался в их компанию? — А над чем он последнее время работает, вы не знаете случайно?
[indent]— А вы его хороший друг?
[indent]— Думаю, да. И хочу стать еще лучше, — в голосе художника помимо его воли скользнули нотки печали.
[indent]Девушка почесала бровь и наверняка подумала, что Дамьена и Жана-Франсуа связывают не совсем дружеские отношения.
[indent]— Ну ладно, против он не будет. Мы тут как маленькая семья, — она откинула плашку в стойке и позволила художнику вступить в редакцию.
[indent]Проведя его сквозь лабиринт «улочек» между ячейками, она остановилась возле одной из них, ничем не отличавшейся ото всех остальных: стол, стул, картотечный шкаф для текущих бумаг, старый письменный прибор с маленькой фигуркой орла на подставке. Весь стол был завален обрывками на первый взгляд бессвязных статей, а когда девушка с некоторым недоумением открыла ящики картотеки, там тоже обнаружилась кипа бумаг.
[indent]— Если честно, — слегка задумчиво сказала она, — не знаю уж, над чем он работал, но это ведь всё — одна большая светская хроника. Глядите, тут и британская «Таймс», и итальянская «Ла Гуардия», и «Телеграф», и «Фигаро», и «Прессе»... самые разные вещи. Не понимаю...
[indent]— Любопытно, — с воодушевлением сказал Жан-Франсуа. Хоть его и напугала слегка кипа разнообразных бумаг, он был настроен решительно. — Вы ведь позволите мне здесь немного посидеть, попытаться разобраться? — с надеждой обратился он к девушке.
[indent]— Ох... — с неуверенностью взглянув на дверь в самом конце зала, девушка всё же махнула рукой и согласилась. — Конечно. Давайте мы вам поможем. Сен-Жак, Булка, идите сюда!
[indent]Девушка, которую, как оказалось, звали Элен, оказалась неоценимой и очень старательной помощницей. Вместе с двумя журналистами — носатым синьором Булкони и симпатичным студентом Сен-Жаком — которые оба согласились задержаться до семи, они перенесли собранные Дамьеном бумаги на большой стол для карамболя. Прежде с него потребовалось переложить к стенам стопки календарей за пятидесятые годы и предназначенных к расклейке хозяйственных объявлений — газета, видимо, переживала не лучшие времена и бралась за любую работу.
[indent]Длинный мсье Булка водрузил над столом лампу, от которой к стене тянулся резиновый шланг для подачи газа, а Сен-Жак принёс стулья и более практичный масляный фонарь, сняв его с крюка у дверей. Теперь остальной зал погрузился в полутьму.
[indent]На взгляд Жана-Франсуа, коллеги Дамьена оказались замечательными ребятами. И хоть от сердца у Жана-Франсуа так и не отлегло, настроение немного поднялось, и надежда затеплилась.
[indent]— Ничего себе Ален насобирал, — присвистнул он, когда Жан-Франсуа грохнул на лузу очередной ящик из картотеки Дамьена.
[indent]— Должно быть, он расследовал казнь Людовика, — подхватил Булка.
[indent]— Не иначе. Погляди, какая гильотина вышла отменная.
[indent]Смеясь, редакционные обитатели стали обмениваться вырезками с карикатурами, а на некоторое время оставшийся не при делах Жан, отряхивая руки, снова заглянул в закуток Дамьена. Теперь тот казался совершенно пустым. Осталось только вынуть из стола последний ящик, гремевший в основном мелкой канцелярией, и...
[indent]Из-под него выпало письмо в незапечатанном конверте. Адресом значилась библиотека университета Сорбонна, отдел раритетов и частных собраний. Художник осторожно поднял выпавший конверт, который не торопился показывать остальным. Может, в нем разгадка поведения его друга? Внутри прощупывалось письмо:

[indent]«Уважаемый г-н Дамьен,
[indent]С прискорбием вынужден сообщить, что материалы, к которым вы желаете обратиться, недоступны для изучения в удалённой форме и запрещены к выносу за пределы библиотеки университета. Отдельно отмечу, что дневники г-на Герфорда, архив канцелярии департамента Финистер и ряд других оригиналов пребывают в прискорбно плачевном состоянии и требуют надлежащей аккуратности в обращении. Увы, журналисты не попадают в перечень лиц, допущенных к работе с ними. По этой причине я вынужден повторно отклонить вашу просьбу и заметить, что определённый характер ваших вопросов заставляет подозревать в вашем интересе политическую подоплёку.
[indent]С уважением,
[indent]Г-н де Селен, архивариус и старший библиотекарь Парижского университета».

[indent]Жан потер переносицу. Он понял, что Дамьену отказали в доступе к книгам, но мог лишь догадываться, зачем они ему. Тогда он решил поделиться всё-таки информацией с колегами Дамьена.
[indent]— Господа, и дама, просветите далекого от политики человека, кто такой господин Герфорд? — и он подошел к столу с письмом в руках.
[indent]Его находка вызвала бурный интерес. Сен-Жак с солидным видом перечитал письмо дважды.
[indent]— Ага... — и передал письмо Булке.
[indent]Булка с солидным видом перечитал письмо дважды.
[indent]— Ага... — и передал письмо Элен.
[indent]Элен с солидным видом прочитала письмо один раз, потом разочарованно вздохнула и покачала головой:
[indent]— Я не знаю, Жан. Прости. Но если ты говоришь, что нашёл его за ящиком...
[indent]— Как в пиратском романе!
[indent]— Как в прозе Бодлера!
[indent]— Как в жанре detective Аллана По!
[indent]— А смотрите, каков намёк на политическую цензуру.
[indent]— Без клуба Моро и не разберёшься...
[indent]К сожалению, хотя Жан-Франсуа и знал, что такое клуб Моро — курительный салон гашиша, созданный в сороковых годах эксцентричным врачом Жаком Жозефом Моро — никто не помог ему приблизиться к разгадке. Четверо за столом принялись наперебой обсуждать, что всё это может значить, пока Элен не подняла руку.
[indent]— Выхода нет, — многозначительно сказала она и крикнула. — Па-ап! Папа!
[indent]За редакторской дверью раздался шум, скрип, стук... потом она распахнулась, явив миру заспанного и всклокоченного толстячка с седыми, но по-юношески буйными вихрами. Старичок кутался в плед и пытался поправить подтяжки.
[indent]— Позвольте представить. Жан-Франсуа, художник. Тотельетт Тат, главный редактор «Трибун ле Паризьен».
[indent]— Ах! Вы бы предупредили, что у нас визитёр! — редактор замахал руками и выронил плед. —Прошу простить мне мой вид, милый юноша. Моя негодная дочь не имеет представления о манерах, в чём сознаю только свою вину!
[indent]Жан-Франсуа постарался скрыть улыбку, но не слишком преуспел:
[indent]— Добрый день, мсье. Прошу, не беспокойтесь. А мадмуазель Элен крайне мила и очаровательна. Искреннее чистое сердце куда дороже манер.
[indent]Элен порозовела и кашлянула.
[indent]— Давайте не будем в меня кидаться такими словами. Па-ап, лучше скажи, ты не знаешь... а, лучше вот, сам читай.
[indent]Главный редактор попросил принести монокль, сел на свободный стул и взялся за найденное Жаном письмо. Некоторое время он жевал губами, будто бы пытаясь прожевать сложные раздумья, потом вздохнул и отложил письмо.
[indent]— Признаюсь начистоту, что мне незнаком этот интерес Дамьена. Всё это, — он обвёл рукой стол, — неужели от него?
[indent]— Именно так, — Сен-Жак кивнул.
[indent]— Теперь мы надеемся найти здесь сенсацию.
[indent]— А никто не пробовал спросить самого Да...
[indent]— Нет! — хором воскликнули работники редакции. — Мы его не видели пять дней.
[indent]— А Жан — всего три, — вставила Элен. — Но он тоже не знает, что это всё такое.
[indent]— Не знаю и я... хотя... теперь, от всей этой загадочности, я начинаю себя убеждать, что Дамьен выглядел знающим что-то тайное.
[indent]— Пф-ф, ерунда, — сказала Элен, усевшись на стол, а Жан-Франсуа с некоторым трудом отвёл взгляд от её рубашки, недвусмысленно облегавшей юное тело. — Он выглядел как влюблённый осёл.
[indent]— Элен!
[indent]— Пап, ну правда. Пялился себе в стену, улыбался всё. Даже не выпил с нами кофе, как зашёл, так сразу и убежал.
[indent]Жану-Франсуа пришлось несмело вставить:
[indent]— Письмо...
[indent]— А. Да-да. Письмо. Могу заверить, что никого по фамилии Герфорд во французской политике нет. Это вообще выглядит английской фамилией. Если мне не изменяет память... был такой... путешественник? Не уверен. Но если бы вы поискали «В стране под облаками», то нашли бы на обложке его имя. Это, если не путаю, географический труд, который описывает путешествие Герфорда в Басконию на севере Испании. Может быть, после него остались и другие дневники.
Редактор пожал плечами и закончил:
[indent]— Но думаю, я ошибаюсь. Тот Герфорд жил в середине прошлого века. Зачем Алену понадобился бы его дневник?
[indent]Так ничего и не решив, редакция коллективно развела руками. Да и сам Жан-Франсуа понимал, что письмо Дамьена было результатом труда нескольких недель или месяцев. Следовало прочитать всё, что читал Дамьен, и тогда, может быть, он смог бы понять, о каком Герфорде шла речь. Только сделать это одному было решительно невозможно.

[indent]Жан погрузился в размышления. Возможно, это важно. Вероятно, это было достаточно важно самому Дамьену, но связано ли данное исследование с его исчезновением? Стоит ли тратить на время, или пойти по другому следу? Ох и нелегкое же это дело! Художник мысленно восхитился силой духа мсье Гренеля, который сейчас, вероятно, уже пообедал и собирался подремать на уютной кушетке. К слову, толстяк-сыщик сомневался, что дело в работе Дамьена. Хотя он и в принципе сомневался, что Дамьен действительно пропал.
[indent]— Господа, мадмуазель, я крайне благодарен вам за помощь и поддержку, — улыбаясь, Жан-Франсуа пожимал руки. — Вы дали мне надежду и согрели мое сердце дружеским теплом. Не смею занимать вас своими делами, и думаю посетить господина архивариуса завтра с утра. Но, если вы не против, я зайду через несколько дней рассказать, как идут дела?
[indent]— Конечно, заходите. У нас и винцо где-то имелось, — ухмыльнулся Сен-Жак. — А хотите, и вовсе оставайтесь.
[indent]Франсуа понял, что в отсутствие репортёров — рабочих пчёл каждой газеты — редакционная армия откровенно скучала: перекидывалась в карты, катала шары в карамболь и выдумывала откровенно фантасмагорические сплетни. Видимо, даже если бы Жан-Франсуа не стал никого занимать, бумаги Дамьена не остались бы без присмотра. Художник задумался было, не остаться ли в самом деле, если у ребят есть ночные смены. Отчего-то грядущее наступление темноты внушало Жану-Франсуа чувство обреченности, как человеку, который точно знает, что увидит кошмар и потому не спешит ложиться спать. Но он-то видел не кошмар, а всего лишь одну прекрасную леди... и всё же не торопился домой.
[indent]Тут ход событий прервал возглас Элен:
[indent]— Стойте-ка! Что это?
[indent]Элен вытряхнула из слежавшейся кипы заметок, перевязанных бечёвкой, ещё один конверт, подписанный точь-в-точь похожим образом. Четыре пары глаз переместились на Жана-Франсуа, как будто он один мог решить его дальнейшую судьбу, а он, увидев письмо, решительно кивнул:
[indent]— Давайте читать! — ведь это было важно и могло спасти Дамьену жизнь!
[indent]Все склонились над столом, заключённые в конус света. На лицах застыли тревога и нетерпение, как будто бы письмо могло взорваться и запылать подобно «греческому огню». Нетерпеливая Элен первой вытряхнула уже начавшую желтеть дешёвую бумагу и развернула её. Текст был датирован почти двухмесячной давностью и был не спрятан, а просто случайно положен среди газет. Во всяком случае, ничего тайного в нём не обнаружилось:

[indent]«Уважаемый г-н Дамьен,
[indent]Благодарю вас за проявленный интерес. Указанный вами список книги (смею заметить, самый полный из существующих на французском языке, хотя и огорчительно неточный) ожидает вас. Не забудьте при получении оставить роспись в ведомости и соблюдать бережное во всех вопросах отношение. Журналистских успехов!
[indent]С уважением,
[indent]Г-н Бокко, библиотекарь Парижского университета».

[indent]— Замечательно! — восклинул Жан. — Значит, где-то есть запись о том, что за книги интересовали Дамьена! И может быть господин Бокко окажется не так суров, как господин архивариус. Спасибо, мадмуазель Элен, вы молодец!
[indent]Заразившись сыскным ажиотажем, Сен-Жак даже вскочил и самоотверженно вызвался ехать в библиотеку. Тотельетту Тату пришлось успокаивать его и объяснять, что библиотека уже наверняка закрыта, а если и не закрыта, надо придумать, что там говорить. Булка, возбуждённо снимая и надевая пенсне, потребовал от художника зайти в самые ближайшие дни и помочь им разрешить всю мистерию, если Дамьен так и не объявится. Только Элен молчала. По её тревожному взгляду Жан-Франсуа понял, что она заподозрила в его визите нечто большее, чем весёлый повод для игр в скучающих журналистов, но она ничем не показала своих тревог.
[indent]Закончив с благодарностями, знакомствами и всем прочим, художник получил приглашение заходить в «Трибуну» в любое время дня, а на выходе Элен поймала его под руку:
[indent]— Мсье Жан, — фыркнула она, донельзя забавно пародируя ужимки столичных кокоток, — а не желаете ли угостить даму ужином? Например, у Крюси. Там и поговорим.
[indent]Жан посмотрел на девушку искоса, и понял, что выбора у него, кажется нет. Приемлемого в обществе. К тому же, девушка, кажется, действительно переживала и хотела помочь. Легкомысленно надеясь, что Крюси не откажутся принять расписку, если что, он кивнул и вполне искренне ответил:
[indent]— С превеликим удовольствием, мадемуазель.

[indent]Однако вскоре выяснилось, что переживания и помощь вовсе не относятся к первостепенным интересам Элен. Поглощённый размышлениями о Мадам, манящей и вызывающей горечь как дикий аромат полыни, Жан-Франсуа не отдавал себе отчёта о происходящем, пока не заметил, что уже полтора часа они болтают о разной ерунде. И ни слова о конкретных действиях, которые помогли бы приблизиться к разгадке.
[indent]С лёгким удивлением он понял, что время близится к восьми.
[indent]На гранитных берегах Сены вспыхнули фонари, пуская по тёмным водам реки голубые дорожки. В сумерках по набережной катили фиакры и кареты, мерно стрекоча колёсами по брусчатке, а они сидели на открытой террасе ресторана и разговаривали... разговаривали...
Сквозь образ Мадам нехотя проступали эпизоды их беседы, будто бы заново открываемые художником. Сперва они заговорили о Дамьене, потом — о музыке и соперничестве романтизма и классицизма в поэзии и литературе, упомянули политику, Гюго, Готье, Бержерона и маркиза де Сада. Вежливый хозяин подавал небогатые, но вкусные блюда: запечённое мясо с грубоватым гарниром из овощей и маринованных в вине помидоров. Затем десерт — нежный фруктовый крем — назвав его подарком от заведения. На столе появилась бутылка терпкого испанского вина, остро жалившего язык вкусом горного винограда.
[indent]Жан-Франсуа понял, что остановившимся взглядом смотрит на Элен. Ему было хорошо и спокойно. Девушка завернулась в тёплый плед, который с наступлением вечерней прохлады хозяин предлагал всем, решившим отужинать на свежем воздухе. В её руке блестел бокал. Временами свет фонарей заслонял высокий экипаж, проезжавший слишком близко к тротуару, и тогда Элен выдавали только искры в глазах. Наверное, де Ревуар мог бы часто сидеть так и беседовать с этой очаровательной и полной жизни девушкой. Посещать спектакли и потом обсуждать их, прочитанные книги или еще кучу всяких интересных вещей. Он мог бы всерьез ей увлечься, но не смел. В кои-то веки бесшабашный художник подумал о другом человеке, о том, сколько боли будет в этих глазах, если его чувства окажутся ветренными. Лучше не спешить. А может быть, мысли о пропавшем Дамьене и о герцогине не давали его сердцу покоя. Но ведь это не отменяет возможности наслаждаться приятным обществом.
[indent]— Я так жалею, что была ещё слишком мала, когда все творческие и истинно свободные люди сражались в «битве за Эрнани»! Вы представляете: ни генералов, ни полков, а одно только соревнование действительного поэтического гения, вихрь образов, ликующая толпа! Где, где мы были тогда...
[indent]— Полагаю, под столом, в лучшем случае, — улыбался Жан-Франсуа, — или в далёких планах господа бога. А вы бы хотели пройти маршем у Комеди Франсе и устроить овацию актёрам?
[indent]— Сегодня я предпочла бы пройти маршем по Садам Тюильри и устроить не совсем овацию.
[indent]— И не совсем актёрам, полагаю?
[indent]— Не совсем актёрам.
[indent]Рассмеявшись, молодые люди подняли бокалы в салюте друг другу и расцветающей парижской ночи. Ниже по течению перемигивались огни той самой набережной Орфевр, проходившей по южной оконечности острова Сите в устье реки — островка, где поместились тюрьма Консьержери, Дворец Правосудия, управление полиции и, одновременно, Нотр-Дам-де-Пари, площадь Дофина (площадь художников) и шумный Птичий рынок. Чуть выше мост Каррузель соединял набережную Вольтера с садами, разбитыми перед королевским дворцом Тюильри. Четыре прекрасных статуи работы Луи Петито возвышались на четырёх тумбах моста, олицетворяя Сену, Париж, Промышленность и Довольство. Четыре кита, на которых по замыслу скульптора должна была стоять Франция.
[indent]Элен спросила:
[indent]— Вы не находите этот вид очаровательным?
[indent]— Что может быть очаровательнее Парижа? — вопросом на вопрос ответил Жан-Франсуа.
[indent]— Возможно, чуть более свободный Париж.
[indent]— Вы чувствуете себя несвободной?
[indent]Элен подставила бокал и Жан-Франсуа тут же наполнил его.
[indent]— Нет, — сказала она. — Но мне повезло. Папа — человек широких взглядов и доброй души. Он не воспитывал меня в духе манерных вельмож и этих глупых куриц, которые кричат о погибающей женственности. Как будто им мало проклятой наполеоновской цензуры.
[indent]— Проклинать Наполеона? Весьма отважно.
[indent]— Я готова проклинать любого тирана, сколь бы красива ни была его жена, и всё равно считать себя патриоткой!
[indent]Вино разгорячило Элен. Теперь она ещё больше казалась расхристанным светловолосым мальчишкой откуда-нибудь из Пятнадцатого округа. Жан-Франсуа невольно улыбался, отвечая ей уже слегка заплетающимся языком. Три дня пьянства и откупоренная ещё утром бутыль для мсье Гренеля давали о себе знать.
[indent]— Вы часто ужинали здесь с Дамьеном? — вдруг вырвалось у Жана и он густо покраснел.
[indent]— Что?! Нет... Нет! — Элен засмеялась. — Я просто подумала, что это хороший повод пригласить вас в ресторан. Сами подумайте, не с мсье Булкони же выходить в свет.
[indent]Жан-Франсуа поддержал игру:
[indent]— А как же Сен-Жак?
[indent]— Сен-Жак — милашка, — признала Элен. — Но... он... имеет весьма... необычные вкусы. Боюсь, ему интереснее другое общество, хотя он замечательный друг. Слушайте, де Ревуар. Что вы делаете по ночам?
[indent]— Творю, сплю. Смотрю на Луну, иногда всё это — одновременно, — он снова усмехнулся, но тень последних ночей уже выросла за плечами и заставила слегка поёжится. Ну уж нет, не сегодня! Жан-Франсуа отчаянно помотал головой, словно вытряхивая оттуда непрошеные мысли и посмотрел на Элен. Она была очаровательна с этой мальчишеской прической и сверкающими глазами. И не слишком ли много они выпили? А, нет конечно! — А что? Пойдем гулять в Тюильри?
[indent]— А почему бы и нет? — легко согласилась Элен. — Наверняка мы встретим там кого-нибудь знакомого... Идём, идём!
[indent]Путь до садов Тюильри, по обоюдному согласию, они проделали пешком, миновав набережные и мост. На противоположном его конце, на площади Каррузель, в последних лучах закатного солнца высилась тройная арка, казавшаяся в таком свете кроваво-красной. На четырёх колоннах из словно бы орошённого кровью розового мрамора, составлявших основу её фасада, возвышались статуи военачальников. Их представляли античные герои с копьями и щитами, а высокий главный пролёт венчала четвёрка, символизирующая реставрацию Бурбонов, и две золотые фигуры сопровождали бег медных коней. То был монумент, возведённый по образу римских триумфов в честь Наполеона Бонапарта. К северо-западу от него, сразу за дворцом Тюильри, начиналась длинная и прямая как стрела перспектива, знаменитая ось Парижа. Цепочки вечерних фонарей убегали вдаль, но путь молодых людей лежал ещё западнее. Обойдя дворец по кругу, они прошли за ограду пышного парка, раскинувшегося вокруг восьмиугольного бассейна с фонтанами. В пятнадцатом веке этот сад разбили по желанию Катарины Медичи, жены Генриха Второго, и с тех пор он не раз изменял свой внешний вид. В нынешние дни немалая его доля к востоку от аллеи Дианы была отделена новой стеной, охраняемой часовыми, но большая часть садов Тюильри всё ещё оставалась открытой для публики. Здесь часто шумели концерты и представления, парижане приезжали сюда отдыхать и радоваться жизни. Не оказался исключением и этот вечер: ещё на подходе Жан встретил давнего знакомого, композитора Кессельроде в компании нескольких лиц, и дальнейшая прогулка закружилась в привычном ритме парижской ночи.
[indent]Кессельроде был немцем, на что намекали и фамилия, и крупные черты лица, и та машинная точность, с которой галстук-бабочка был повязан поверх накрахмаленного воротника. Будь он лет на тридцать постарше, он напоминал бы Проспера Мериме за тем исключением, что любил Кессельроде не русскую литературу, а русскую музыку. В этом смысле композитор был ранней пташкой грядущей эпохи: ещё не вспыхнули отблески пожара в Тюильри, ещё не вошли в Париж войска Северогерманского союза и Бисмарк в белоснежном мундире не объявил о создании единой Германии. Мода на всё русское только начинала расцветать в богеме столицы, стесняемая политической опалой императора Александра — и ещё лишь через много лет дягилевские «Сезоны» взорвут столицу. Но и сейчас Кессельроде находил, что обсудить. Он говорил о Тургеневе.
[indent]— «Отцы и дети» — classique прозы a-la russe, — усердно подчёркивая свой акцент, вещал композитор, обнимая Жана-Франсуа при встрече. — Вы, дорогой друг, наверняка уже с ними être familier. Э-э-э... sind bekannt... э-э-э...
[indent]— Они ведь только готовятся выйти в печать, — заметил Жан-Франсуа.
[indent]Конечно же, он знал, о чём идёт речь. Тот самый Проспер Мериме, видный критик, прозаик и даже балетмейстер многие годы жизни посвятил переводу всего русского на французский. Это уже стало своего рода визитной карточкой в его кругах: говорить по-русски, знать названия русских городов, быть осведомлённым об истории той большой страны в далёких далях.
[indent]— Типографские листки, — с победоносным видом возразил кто-то из свиты композитора.
[indent]— Но не будем sind так нетерпеливы, — благосклонно решил композитор Кессельроде. — Идёмте с нами. Мы как раз собираемся сделать pique-nique. Le petit festin!
[indent]«Маленький фестиваль», обещанный немцем, обернулся грандиозной попойкой. В плетёных корзинах нашлось всё необходимое, и даже больше — с заговорщическим видом Кессельроде продемонстрировал бутылку вина Мариани, которая быстро пошла по рукам. Жан-Франсуа и Элен уселись несколько в стороне, продолжая начатый ещё на мосту разговор. Сердце художника стучало всё быстрее, ускоряло бег — хотелось куда-то бежать, что-то делать! Таков был хитрый секрет вина, на унцию которого приходилось от шести до семи миллиграммов экстракта листьев коки.
[indent]В конце концов пришёл полицейский, который сказал, что по ночам шуметь в садах нельзя — он сделал это в разгар игры в кегли, сымпровизированной с помощью пустых бутылок и круга сыра. Элен громко и пьяно воскликнула:
[indent]— Идёмте же кутить! Довольно парков!
[indent]— Да!
[indent]— Да!
[indent]Её на разные голоса поддержали присутствующие, и процессия, возглавляемая Кессельроде и Жаном-Франсуа, двинулась в Латинский квартал. Происходящее начало понемногу терять связность изложения. Художник помнил, что вот они, шатаясь, брели по набережной и горланили Марсельезу, а вот он, уже в одной только рубашке, декламировал со стола Виктора Гюго под рьяные аплодисменты каким-то образом увеличившейся вдвое компании. Он помнил, как вся толпа ввалилась в «Марсель-Калькутту», оформленный в индийских мотивах кабак, и как потом Кессельроде едва не устроил с кем-то дуэль, и как кого-то растаскивали, и как потом все выпивали, хором скандируя «Свобода! Равенство! Братство!» Была в этом круговороте лиц и Элен.
[indent]Её раскрасневшиеся щёки в какой-то момент оказались совсем близко к Жану-Франсуа, устало лежащему на коврах и подушках в «Калькутте». Элен нависла над ним, смахнув вялые протесты. Расстегнула последние пуговицы рубашки, обнажив грудь и впалый живот. Острый ноготок коснулся кожи, с силой проводя красную линию от соска до самого низа...
[indent]Жан-Франсуа закрыл глаза, приникнув к чубуку кальяна. И дурманящее зелье нахлынуло на него: его бросило в жар, нетерпеливое желание заставило его привлечь Элен к себе, впиваясь жадным поцелуем в пахнущие вином губы. Он слышал чей-то смех, шутливые аплодисменты и с отчётливым удовольствием понимал каким-то краем сознания, что стал объектом всеобщих восторгов.
[indent]В «Калькутте», впрочем, видали и не такое.
[indent]Забывшись в плену опиатов, молодые люди целовались, обвив друг друга руками и ногами и разбрасывая по полу остатки одежды. А разум Жана-Франсуа уплывал куда-то далеко.
[indent]Туда, где в пустой тёмной квартире стоял у окна неоконченный портрет.
[indent]Туда, где тень падала на пыльный коридор в доходных бараках.
[indent]Туда, где овации публики заставляли содрогаться своды театра.
[indent]В том безумном измерении вдруг распахнулось окно, дохнув внутрь холодом и брызгами ледяного атлантического ливня. Во вспышке молнии ему явилась Мадам: под вуалью шляпки-клобука её глаза сияли злым красным светом, ветер рвал обрывки платья, обернувшиеся истлевшим саваном. Мадам тянула к нему изломанные когтями пальцы, а черты лица её обрели мышиную остроту.
[indent]Она была отвратительна.
[indent]Нет... нет... она была прекрасна.
[indent]В холодном поту Жан-Франсуа вскинулся. Элен удивлённо вскрикнула, перекатившись в сторону, а Жан вскочил и как был, голым, бросился было наружу. Чьи-то руки остановили его. Смеясь, композитор Кессельроде насильно вложил в ладонь художника бутылку, заставил сделать крупный глоток и повёл назад.
[indent]— Бывает, это бывает...
[indent]Жан пытался вырваться и сказать, что ему стало удушающе плохо. Что нужно на улицу, где выл ветер и хлестал ливень.
[indent]— Это так от вина... Элен, птичка моя, а ну-ка не выпускай его. Ты же знаешь, was Mann braucht.
[indent]Когда ладошки Элен коснулись его бёдер, Жан-Франсуа понял, что пропал. Придерживая его за шею, Кессельроде ждал, пока Жан-Франсуа не сделает ещё одну длинную затяжку. Её, наконец, хватило. Художник полетел куда-то вниз, не очень уже возражая против того, кто, что и в каком количестве делает с его телом.
[indent]Против своей воли или нет, он видел перед собой испанскую герцогиню. Он хотел выть её имя, но только кусал — свои, чужие — губы до крови.


[indent]Проснулся Жан-Франсуа уже один, совершенно голый, в обнимку с бутылкой вина, с покрытыми ожогами пальцами — кажется, уронив кальян, он пытался голыми руками собрать угли из него. Как и всегда после кокаина, на душе скребли кошки: художник знал эту депрессию, от которой хорошо помогало ещё вино или пара часов прогулки. Сильно саднили спина и ягодицы, почти в кровь расцарапанные... расцарапанные... кем... кем?
[indent]А ещё Жан-Франсуа никак не мог взять в толк, где находится: он лежал на нескольких коврах, сложенных бутербродом. Под головой была подушка, пахнувшая духами. Занавеси были задёрнуты, но сквозь них просвечивал интерьер арабского дворца — диваны, пуфы, ковры и гобелены... неужели же он во дворце восточного падишаха?

[indent]Посвятив какое-то время предположениям относительно своего местонахождения, Жан-Франсуа наконец решился пошевелиться. Благословен будь тот, кто оставил ему это произведение искусства из толстого стекла! Потому что первым делом, усевшись на своем ковровом троне, художник сделал несколько длинных глотков, решив совместить лекарства. Прогулка, как он смутно помнил, ему предстояла, осталось выяснить, куда и почему.
[indent]Придя в себя достаточно, чтобы встать, художник бесхитростно пошел на свет, в надежде отыскать там и одежду, и ответы на вопросы.
[indent]Нашлось и первое, сброшенное в кучу, и второе — вздохнув, убиравший зал чумазый мальчик лет двенадцати сказал, что Жан-Франсуа находится в «Марсель-Калькутта», что сейчас шесть утра и что ему оставили записку — писала Элен, говорила, что будет рада видеть снова в редакции. Как будто бы вчерашним вечером ничего и не произошло. Впору было посчитать себя использованным...
[indent]Мальчик с сочувствием шмыгнул носом:
[indent]— Может, мусьё, вам извозчика свистнуть?
[indent]— Свистни, юный ангел, — на ангела мальчишка может и не тянул, но Жан-Франсуа был ему крайне признателен за заботу. Он оделся, собрал документы и полюбовался на портрет неизвестной. Что же, поиски ждут. А Элен... о, эта Элен! Художник погрузился в воспоминания о вчерашнем. По меньшей мере, начало он помнил хорошо. Пришлось даже усмехнуться и покачать головой — он-то боялся ранить её чувства, а тут, похоже, ранили его. И тем не менее, Элен была чудесной. Но с воспоминаниями о ней вспомнились и опиумные видения с герцогиней в главной роли. Улыбка сошла с лица художника, и он, не выпуская из рук бутылку, в которой еще что-то плескалось, решительно отправился на выход.

[indent]Улицы Парижа застлала молочная зыбкая мгла. Утренний туман поднялся с берегов Сены, расползаясь окрест призрачной дымкой. Фиакр грохотал по мостовой, отрезанный от всего мира будто волшебный корабль, плывущий среди облаков. В ранний час на центральных улицах встречались лишь телеги водовозов и продуктовых развозчиков: первые спешили от водокачек по маршруту, вторые, напротив, торопились к реке, где с больших плоскодонок разгружали товары, тысячами исчезающие во чреве Парижа. Жизнь ещё не выкарабкалась из плена ночного сна, солнце только-только поднималось над холмами Шампани — казалось, Париж вымер, поглощённый белым туманом. И силуэты зданий, безмолвно проплывающие за окнами фиакра, лишь усугубляли это чувство.
[indent]С большой радостью Жан-Франсуа добрался до дома, взбежал на третий этаж, поставил на маленькую плиту закопчённый чугунный кофейник и в ящике над столом отрыл огрубевший багет. Есть хотелось зверски, но ничего лучше де Ревуар для самого себя не припас.
[indent]Под шкворчание кофейника художник уселся за шаткий стол, лишний раз бросив взгляд на холст, накрытый шёлковой плащаницей, и приступил к тому, что следовало сделать ещё вчера — к более тщательному разбору бумаг Дамьена. В работе он надеялся прийти в себя. Распахнув окно и позволив пахнущему тиной воздуху свободно гулять по квартире, выветривая винные ароматы и запах красок, Жан-Франсуа перечитывал письма мамы к Алену. Они были не очень связаны между собой, ведь в цепочке корреспонденции были пропущены ответы Дамьена, но интерес Жана-Франсуа привлекло вовсе не содержание, а адреса, изменявшиеся с периодичностью в несколько месяцев. Мсье Гренель не обманывал: поначалу Ален Дамьен жил в удобной квартире на рю д'Эсмер в Семнадцатом округе. Оттуда он съехал на рю Капиталь близ границ печально известного Монмартра, а далее менял всё более и более дешёвые апартаменты, пока не стал обитать в комнатах возле Обсерватории, где ютились работники многочисленных госпиталей, неимущие ветераны и рабочие с заводов по рю де Ванес. Насколько мог понять Жан-Франсуа, Дамьен ничем не выдавал своего волнения в общении с пожилой мамой: та отвечала на рассказы о презабавных парижских курьёзах, о столичной жизни, расспрашивала о девушках, погоде и политике Луи-Наполеона. Единственным, чему не нашёл объяснения Жан, был странный абзац в одном из самых ранних сохранившихся писем: мама просила Дамьена рассказать больше о некой «родословной», якобы упомянутой тем в предыдущем письме. Нигде далее — Жан-Франсуа даже перечитал для надёжности — никаких родословных не встречалось.
[indent]К восьмому часу поспел кофе и художник прервался на хрусткий завтрак, запивая его крепчайшим и бодрящим напитком. В голове прояснялось всё больше. Сбросивший сюртук Жан даже слегка продрог, но окно не закрывал. Выходило, что переезды друга начались около года назад: примерно тогда же, когда он начал собирать коллекцию вырезок и слать письма в Сорбонну. «Родословная» мелькнула в письме маман Дамьен примерно тогда же (и почему его так зацепило слово?). Наверное, что-то было в ней. Что-то изысканное, потаённое, отдающее пыльным запахом гобеленов, на которых стараниями многих поколений вышивались нити генеалогических дерев. Родословная. Семья. Клан...
[indent]Встряхнув головой, де Ревуар вернулся к размышлениям. Итак, у него оставались библиотекари, дворянский реестр, семья Жебре, куда был приглашён Дамьен на вечер 28-ого февраля... и ещё женщина, которая посещала комнату Дамьена в вечер после «Вильгельма Телля». Наверняка это была Мадам, но де Ревуар заметил себе, что подтверждения этому не получил. Вертя в руках контурный портрет, который бережно хранил Дамьен, художник пытался понять, сколько ещё женщин встретится ему в этой удивительной истории. Роковая Мадам, бесстыдная Элен, незнакомка, изображённая в профиль...
[indent]Посчитав, что в библиотеке ему точно не встретятся роковые женщины, пока у него болит голова и солнце режет глаза, Жан-Франсуа переоделся в свежее, обмахнулся парфюмом и отправился именно туда.

[indent]Едва Жан-Франсуа вышел на улицу, на него накатило ощущение чужого взгляда, пристально следящего за ним. Оно было столь сильным, что художник не стал останавливать первого же извозчика, а будто в дурном романе быстро пошёл вниз по улицам холма, поминутно оглядываясь. В неравномерном ландшафте крыш, балконов и улочек, идущих под разными углами, тяжело было сориентироваться, и Жан так и не понял, смотрели ли на него в действительности. Окна в доме напротив были темны, хотя каждый проём лишь усиливал ощущение полнейшей уязвимости.
[indent]Только несколько раз свернув и добравшись до маленькой площади-сквера, где первые уличные торговцы, зевая, расставляли свои лотки, художник понемногу успокоился. Ощущение чужого присутствия исчезло. Пользуясь хаосом застройки Менильмонтан, Жан-Франсуа прошагал от своего дома почти до Тьерской стены — здоровенной многометровой глыбы, и только у одной из застав на выезде из города взял коляску.
[indent]По иронии судьбы, она привезла его почти туда же, откуда начался путь Жана-Франсуа — в Латинский квартал. Только в другую его часть, застроенную массивными зданиями времён Бонапарта. Эдакий имперский ампир. Таким был и серый корпус Сорбонны на рю Эколес, 47. Несмотря на ранний час, здесь уже царило оживление: некий уличный декламатор, взобравшись на перевёрнутый ящик, вещал лозунги в пользу либеральной экономики, а мальчишки на углу наперебой размахивали газетами — сегодня Пруссия окончательно оформила агрессивное намерение в отношении Австрии, и Европа балансировала на грани новой войны за передел сфер влияния.
[indent]Пройдя по гулким мраморным холлам и сводчатым коридорам, где даже шёпот отдавался эхом, Жан-Франсуа в конце концов добрался до чего-то вроде приёмной, где полный мсье проводил его в другое крыло. Там, у высоких двойных дверей, он и оставил художника.
По коридору уже спешил невысокий юноша с отменно лопоухими ушами и перемазанными в чернилах пальцами.
[indent]— Это вы хотели меня видеть, мсье?
[indent]— Если вы господин Бокко, то да, — улыбнулся Жан-Франсуа, приветствуя юношу. Признаться, видеть здесь молодого человека было необычно, художник почему-то ожидал скорее толстячка с жизнерадостной улыбкой. Впрочем, г-н Бокко имел все шансы им стать через пару десятков лет.
[indent]— Это я.
[indent]— Дело в том, что я друг мсье Дамьена. В его бумагах мне встретилось письмо с упоминанием вашего имени. Вы не могли бы об этом рассказать? Чем интересовался Дамьен, какие книги он брал?
[indent]Бокко зазвенел большущей связкой ключей. Один вошёл в скважину, заскрипел... и двери распахнулись, пропуская художника в библиотеку. То был исполинских размеров зал — далеко, причём, не единственный. Потолок его был расписан фресками наподобие античных дворцов, а вдоль прохода в центре тянулись бесконечные столы с потушенными масляными лампами и канделябрами для свечей. Сквозь высокие окна струился рассеянный утренний свет. Пахло книгами и чем-то неуловимо торжественным. Как в церкви пахнет ладаном, так в храме науки царил неуловимый аромат знаний. Маленькая табличка у входа сообщала, что следует хранить тишину, а свеча стоит 1,5 франка за штуку. Бокко запер за Жаном-Франсуа двери и повёл его через зал.
[indent]— Нам приходит очень много писем и мы выдаём много книг. Знаете, фонд библиотеки содержит почти пятьсот тысяч оригиналов, и это не считая копий, списков, переводов... всего не упомнишь. Мы ведь самая большая библиотека в Европе. Вы не могли бы мне показать письмо? Тогда я хотя бы попробую вспомнить, о чём речь.
[indent]— Конечно, — Жан-Франсуа похлопал по груди, и достал спрятанное в нагрудном кармане письмо, благодаря Всевышнего, что не забыл его прихватить и Элен — за находку.
[indent]Бокко прочитал его, кивнул и зашагал уже с большей целенаправленностью. В конце зала они свернули в коридор, ведущий вдоль всех помещений библиотеки. Помимо нескольких читальных залов, здесь имелись многочисленные узкие тупики, заставленные от пола до потолка тесными рядами книг. В одном из таких тупичков, где хотелось чихать от букинистической антуражности, приютилась конторка библиотекаря.
[indent]— Я вспомнил, — улыбаясь, поднял палец Бокко и почесал себя за ухом. — Запрос попал ко мне, потому что я заведую исторической секцией. Помню, возникла немалая путаница, потому что просьба была весьма необычной. Едва ли не первое требование по этому поводу. Пришлось порыться. Слушайте, всё съедало любопытство: о чём таком писал ваш друг, что ему потребовался «Молот Ведьм»?
[indent]"Что?!" Лицо Жана, должно быть, выражало немалую степень удивления.
[indent]— Кхм... Это мы с его коллегами и пытаемся выяснить. Это ведь книга о том, как отличить колдуна от обычного человека, я ничего не путаю?
[indent]Неужели он сходит с ума? Или это Дамьен был безумцем? Ведь Средневековье давно закончилось, зачем ему в наш прогрессивный век такая литература?

[indent]— Вы поразительно эрудированы, — поднял брови Бокко и кивнул. — Да, хотя и это известно немногим. Я был удивлён, услышав это название от журналиста, даже отправился к господину де Селену, архивариусу. Мы вместе с большим трудом смогли найти в хранилищах подходящий для работы французский перевод. На самом деле, эта книга — сборник самых кровавых заблуждений в истории Европы. Её написал фанатик по имени Генрикус Инститор, но для придания книге юридического веса, в её заглавии были также упомянуты юристы и правоведы его времени. Понимаете? В течение почти трёх веков эта книга имела статус, близкий к закону. Её содержание не ограничивалось инструкциями по различию ведьмы и не-ведьмы. Там ещё были заверения для светской власти в том, что колдовство существует, что это не выдумка церкви. Описывались судебные процессы, давались примеры процедуры судов и казней. Средневековые глупости, сказал бы я, не унеси эта проклятая книга больше жизней, чем все наши революции. Очень хороший труд по мракобесию, порождённый мракобесием. Под его влияние попал даже римский понтифик.
[indent]Лопоухий библиотекарь скорбно вздохнул.
[indent]— А больше он ни о чем не спрашивал?
[indent]— Было дело. Но по остальным поводам я переадресовал его напрямую к господину де Селену. Всевозможные документы — в другую секцию, у меня только книги и монографии. К тому же, большая часть «малых источников» до сих пор не рассортирована, ведь нашу библиотеку едва не разорили в начале века. Мы всё ещё восстанавливаем каталоги.
[indent]— Но господин де Селен отказал ему, судя по другому найденному письму.
[indent]— Даже так... увы, я совсем ничего не знаю об этом.
[indent]— Скажите, а Дамьен вернул книгу? — сменил тему Жан.
[indent]«Родословные» — отчего-то всплыло в его памяти странное слово и закрутилось, ударяясь о стенки черепа. Чья история так заинтересовала журналиста и как, чёрт побери, всё это между собой связано?
[indent]Бокко полез доставать из конторки пухлые ведомости. Судя по их объёму, работа с беспокойным студенчеством и академическим сообществом доставляла ему немало головной боли. Пока шли поиски, Жан-Франсуа сделал ещё одну попытку:
[indent]— Он ничего не спрашивал о родословной мистера Герфорда? — наугад спросил Жан, спутав в один комок два непонятных интереса Дамьена.
[indent]— Родословная... родословная... мистер Герфорд... не знаю... вроде бы нет. Хотя, кажется, фамилия Герфорд где-то мелькала. Не уверен, что это связано с вашим другом, но раз вы спрашиваете — да, у нас есть географические труды и даже путевые дневники за авторством Томаса Герфорда, английского путешественника. Он очень любил Пиренейский полуостров — королевство Испания, Португалия, Андорра, забирался и на юг Франции. Свои путешествия он совершал ещё в прошлом веке, но был удивительно точен в деталях. Даже сейчас по нему преподают географию. Может быть, есть ещё какие-нибудь Герфорды, но так сразу я не отвечу.
[indent]Но другие Герфорды Жана-Франсуа не заинтересовали: перечисление стран кое-что напомнило ему. Кое-что такое, от чего на лбу у Жана образовалась суровая складка. Знал ли Дамьен о происхождении своей герцогини? Или это — случайное совпадение?
[indent]— Скажите, господин Бокко, а можно ли взглянуть на эти дневники здесь, в читальном зале?
[indent]Лопоухий оторвался от книг и достал из кармашка потёртого и перепачканного мелом жилета брегет. Со вздохом он посмотрел на время, потом на Жана-Франсуа... снова на время...
[indent]— Для начала их придётся найти. Они как раз относятся к тем горам работы, на которые наш Сизиф ещё не закатывал камень. Если у вас есть время... я имею в виду... действительно достаточно времени... я готов поискать для вас, но работа с каталогом — дело не быстрое.
[indent]Жан прикинул время. Если мсье Бокко будет долго искать книгу, то попытаться найти адрес герцогини в реестре можно не успеть, ведь книгу ещё нужно изучить! Можно не успеть даже посетить дом Жебре, от которых также можно было бы узнать немало интересного. Но чувство, что он нашел что-то важное, что это не просто совпадение, не отпускало. Вот бы здесь была еще и Элен или ее коллеги! Уж вместе-то они живо бы со всем разобрались. Жан-Франсуа сосредоточенно вздохнул и обратил полный серьезности взор на библиотекаря.
[indent]— Я был бы вам крайне обязан, господин Бокко.
[indent]— Да не стоит благодарности, — махнул рукой лопоухий. — Сейчас... только закончим с прошлым вопросом...
[indent]В конечном итоге получилось так, что за следующие несколько часов Жан надышался пылью на всю свою жизнь. Сперва Бокко досмотрел ведомость, что оказалось намного проще, чем найти дневник — выяснилось, что книгу Дамьен так и не вернул, взяв её «в работу» на полгода. Затем Бокко отправился отпирать двери для студентов и всех остальных желающих поработать в библиотеке, а Жану-Франсуа предоставил стул в своём пыльном закутке. Но художник успел даже сходить пообедать в студенческую кофейню на углу, где разговаривали так громко, что можно было смело орать в ухо собеседнику. Зато кофе и круассаны с различным джемом или ломтями ветчины подавались на загляденье.
[indent]Когда он вернулся, библиотекаря всё ещё не было. Не зная, чем заняться, Жан-Франсуа бродил по хранилищу, читая скучные названия книг по истории Франции за разные периоды, когда раздался стук шагов и изрядно уставший Бокко вернулся назад. С собой он нёс две картонных коробки и деревянный планшет с листком.
[indent]— Получилось, — заверил он бросившегося навстречу художника, — но сперва, как оказалось, надо выполнить вот какую формальность: не могли бы вы сказать, как вас зовут? Видите ли, дневники оказались в перечне, отмеченном, даже неловко говорить в стенах университета, чиновниками цензуры. По распоряжению архивариуса обо всех интересующихся положено делать запись. Вы уж извините...
[indent]Жан-Франсуа с готовностью улыбнулся и напряженно замер. В его мыслях отчаянным колоколом билась тревога: сны, исчезновение Дамьена, ощущение слежки утром, даже милейший мсье Гренель стал казаться зловещим буревестником, первой ласточкой грядущей беды. Кто-то следит за каждым его шагом и они узнают. Но что ему делать? Соврать? А если снова понадобится что-то узнать или кто-то захочет проверить его документы? Увы, честность тем реже, чем больше цифра в обозначении года. Человечество больше не верит, что враньё будет наказано Господом, как ребенок, вдруг осознающий, что взрослые знают не всё. Художник почти поддался назойливому шепоту демона, про себя клянясь, что искупит вину перед дружелюбным библиотекарем. И тут же понял, что не хочет обманывать Бокко. Может дело было в лопоухости, может, в искренней любезности. А может, Жан-Франсуа еще не привык верить своей интуиции. Но ведь он обманет сейчас не доброго Бокко, а вредного де Селена?
[indent]— Конечно, господин Бокко. Франсуа Жебре — моё имя, я работаю для Трибьюн ле Паризьен, — он старался, чтобы голос его не дрогнул.
[indent]Бокко даже не взглянул на мучающегося вопросами морали художника и записал сказанное.
[indent]— Ага, готово. Знаете, мсье Жебре, странная вообще эта отметка. Свежая. Ума не приложу, откуда вообще в цензорном списке эти дневники. Сами подумайте, мы их сами же нигде ещё не вписывали, а на тебе: уже есть, — беззаботно болтал лопоухий. — И я их ещё нашёл быстро.
[indent]Жан-Франсуа сделал вид, что изумлённо смотрит на часы, а Бокко засмеялся:
[indent]— Да-да, это быстро. Мы, бывает, неделями манускрипты ищем. Вот как-то раз созвали комиссию, вроде той, что при Людовике Четырнадцатом была — искали переписку между французским двором и Пьемонтом. Так на месяц всемером зарылись, дай Господь макушку рассмотреть. А эти... как на виду стояли. Мне достаточно было найти секцию и нужный год — будто бы их уже кто искал и нашёл. Потому в реестре есть, а сами на видном месте стоят. Словом, держите, не буду вам мешать. Коль что, смело зовите.
[indent]Cлова библиотекаря изрядно облегчили совесть Жана и укрепили его подозрения. Что-то с этими дневниками было нечисто, и подобное ограничение доступа — явное тому свидетельство. Нет, красть их отсюда он не станет, чтобы мсье Бокко не досталось зазря, но мысль такая в бессовестной голове художника промелькнула, пока библиотекарь ставил перед Жаном-Франсуа две пыльные и неприятно сухие коробки. Затем Бокко забрал планшет и тактично вышел, даже не попросив взятку. Видимо, несмотря на сложности, он очень любил свою работу.
[indent]Раскрыв коробки, де Ревуар увидел в обеих ровно сложенные стопки листов, обёрнутые в кожаные обложки, но не переплетённые. И тут вскрылась вещь, которая была вроде бы и очевидна изначально, но как-то упущена из виду. Дневники английского путешественника были написаны на английском языке, а сопроводительная записка, приложенная к ним, была начёркана ещё даже не чернильной ручкой, а изрядно затупившимся пером, и датирована 1789 годом — годом Великой Французской Революции.
[indent]Он приступил к работе, вспоминая английский, хмурясь и пытаясь разобрать странно составленные фразы. Что-то должно было быть! Что-то в землях Браганцы...
[indent]В дебрях староанглийского притаилась история длительного путешествия, занявшего у Томаса Герфорда срок с 1756 по 1759 года. Неспокойное время в неспокойной стране. И всё же, Томас почти замкнул круг в границах метрополии испанской короны. Как понял художник, выборочно просматривая несшитые страницы, дневник был выстроен хронологически и повторял путь Герфорда от Андорры до Сардинии через земли Португалии. Это же подтвердила и сопроводительная записка, гласившая: «Дневник путешественника, морехода, естествоиспытателя англичанина Томаса Герфорда. Содержит, по всей видимости, разные описания обычаев и народов, а также хронику его странствий со времени отбытия из Франции и до кончины на Сардинии».
[indent]Герфорд писал в свойственном времени пышном стиле, витиевато вплетая в и так сложный для понимания Франсуа текст совсем уж невразумительные конструкции. От «thy», «fa», «thou», «forthrough» и подобных слов, которые уже выпали из современной британской речи, рябило в глазах.
[indent]Но Браганца здесь всё же была. Герефорд побывал в ней в 1757-ом, уже будучи, по собственному признанию, слаб здоровьем. Полуденное солнце взошло в зенит и начало клониться к закату по дымному небу, а Жан-Франсуа читал по-медицински точную повесть о прибытии англичанина ко дворцу герцога Браганцы Абрантеса, тогда ещё не заключивших брачный союз с арагонскими Авейро. Отдельной строкой Герфорд восторгался роскошным приёмом, который герцог устроил в его честь, и богатой охотой, «которую я не ждал видеть в столь неустроенной земле». Писал он и о неземной красоте младшей дочери герцога — «создания дивно чудного в скромности, обаянии и милостивом обращении, которые стали бы украшением любого семейства». Но в преддверии прощального пира содержимое первой коробки кончалось.
[indent]Жан попросил Бокко принести ему свечи, вложив в ладонь библиотекаря банкноту-вексель парижского банка, и извлёк бумаги из второй коробки. Чем кончалась повесть, он уже помнил: путешествие по Испании стало последним для Томаса. Поэтому сортировка этой партии творчества Герфорда прошла быстрее — вооружившись поданной ему картой Пиренеев, художник определял записи в соответствии с географией продвижения от Браганцы к Сардинии. Листы перед ним покрылись записями с переводами из нескольких словарей, голова вновь начала болеть, напоминая о вчерашнем, но Жан-Франсуа не сдавался.

[indent]«Вечером того дня я имел честь общаться с милейшей леди наедине, воспользовавшись шумной занятостью двора. Как мне показалось, леди также была не в восторге от неё, и с готовностью уделила путешественнику минуты внимания. Мой испанский по-прежнему плох, но я смог изъяснятся и понимать её, пусть даже и весьма неловко. Как мне удалось понять, скорая свадьба должна объединить два знаменитых испанских рода, и леди выступит в этом союзе стороной, подневольной родительскому желанию. Я высказал ей соболезнования, на что получил трогательную благодарность. Не стесняясь этих строк, поверю читателю, что в тот момент душа моя пожелала навсегда остаться с будущей герцогиней Абрантес-и-Авейро, и я предложил ей участие в моём предприятии».

[indent]Шелест страниц, исписанных выцветшими от времени чернилами, рассказывал о тоске англичанина, вынужденного покинуть Браганцу в жаркий июль пятьдесят седьмого. Он выехал из неё в одиночестве и на некоторое время путевые заметки прерывались. Охваченный чёрной меланхолией, Герфорд не имел желания писать. Но Жану удалось найти несколько пропущенных страниц.

[indent]«Моя возлюбленная, а я полюбил с первого взгляда, заверила меня в невозможности побега и просила сохранить в тайне наше свидание. Так я и поступил. Не уверен, что точно передаю её слова, но в буквальном смысле они означали, что моей жизни грозила бы опасность, исходящая от столь симпатичного мне прежде герцога. Через два дня я в сердечном несчастье покинул Браганцу. Далее мой путь лежит к южному берегу и скалам Гибралтара».

[indent]В этом отрывке было на редкость много пометок, исправлений и помарок. Выглядело так, будто автор не знал точно, какие выражения ему подобрать. Среди налезающих друг на друга примечаний на полях Жан-Франсуа даже нашёл испанский оригинал слова, произнесённого будущей герцогиней: el linaje.
[indent]Но, в отличие от путешественника, де Ревуар находился в гигантской библиотеке, и испанский словарь без труда предоставил Жану перевод.
[indent]El linaje означало «родословная».
[indent]С многочисленными остановками изрядно уставший Франсуа всё-таки добрался и до последних страниц, содержавших лаконичные описания хорошо известной европейцам Сардинии. Томас Герфорд нашёл пристанище в рыбацкой деревне, где и умер в присутствии местного священника и рыбаков. Последнее, естественно, сообщалось не в дневнике, а во всё той же записке, приложенной безвестным архивистом почти век назад.
[indent]Жан-Франсуа потер лоб и подумал, что у него замерзли пальцы. И ещё о том, что это было почти сотню лет назад, и не может же такого быть, а совпадение имён лишь случайность, объяснимая именем рода. И всё же описание будущей герцогини не шло из головы. Перед Жаном встала насущная потребность общения с кем-то, сведущим в дворянских фамилиях и родах, и тот самый реестр был бы весьма кстати. Но неужели Дамьен пропал только лишь из-за этого интереса к истории герцогов Абрантес-и-Авейро? Испросив бумагу, он составил короткий конспект из имен, дат и наиболее ярких описаний, опасаясь забыть самое важное — детали. И лишь потом стал прощаться с любезным господином Бокко, намереваясь совершить-таки паломничество к семейству Жебре, столь любезно одолжившим ему свое имя.


[indent]В противовес дружелюбному библиотекарю, мажордом семейства Жебре оказался из совсем другой породы людей: он был сух, одновременно с тем надут, облачён в парик и длинную ливрею, и наотрез отказался пропускать посетителя к кому бы то ни было, пока ему не будут чётко названы имя и цель визита.
[indent]Под стать оказался и особняк на респектабельном бульваре Морле. Недвижимость в этих кварталах стоила астрономические суммы, а трёхэтажная вилла, облицованная мрамором, явно появилась здесь задолго до Июльской Монархии. За кованой оградой небольшого сада шумел фонтан, вокруг которого был выложен гравием круг для подъезда карет. Сейчас на нём стоял один-единственный экипаж, и усатый кучер большой щёткой чистил лошадь, которая довольно фыркала и млела.
[indent]Уже упомянутый мажордом смотрел на Жана-Франсуа примерно так же, как сам Жан-Франсуа смотрел на лошадь — со смесью умиления к братьям нашим меньшим и отстранённого интереса.

[indent]— Мсье, я расследую исчезновение человека, — устало сообщил художник. — Возможно, ваши господа могли бы помочь, вспомнив детали его поведения в один из дней, когда он был здесь гостем. Или, быть может, вы сами согласитесь ответить на несколько вопросов?
[indent]Как же, интересно, Дамьен умудрился пробраться к ним на приём? И получить билет в ложу герцогини. Он выглядел небогато, и статус скандального журналиста вряд ли очень сильно помогал в общении с "угнетателями народа". Жан-Франсуа снова наполнился подозрениями, но увы, подтвердить или опровергнуть их могли лишь тщательно охраняемые мажордомом люди.
[indent]— Здесь не исчезали люди, — невыразительно сказал мажордом. — Что-нибудь ещё?
[indent]— Нет. Вы устойчивее чурбана для колки дров, сударь, и столь же непробиваемы. Всего доброго! — он раздраженно развернулся и отошел. О своей вспышке Жан-Франсуа почти сразу пожалел, но дело было сделано. Скрывшись от взгляда мажордома за каретой, художник остановился там, размышляя, что же делать дальше. Мажордом невозмутимо закрыл за ним дверь.
[indent]Лошадь продолжала наслаждаться жизнью, слегка взмахивая хвостом. Жан-Франсуа отвлекся, полюбовался ухоженным животным и улыбнулся:
[indent]— Красавица какая! Сколько ей?
[indent]— Да вот, — кучер удивлённо поднял глаза, но ответил: — Скоро пятый как будет.
[indent]— Вы очень здорово за ней ухаживаете, я бы и трех не дал. А что, далеко ли ей ехать сегодня?
[indent]Кучер шмыгнул носом, повнимательнее поглядел на Жана-Франсуа и сказал с явным провинциальным выговором:
[indent]— Я, это, мусьё, слыхал эвона, перебранку вашу. Вы коль чего вызнать хотите, лучше до хозяев ходите. Или бумажку пущай кажите, что вы, значит, фараон. Господа болтливых не любят.
[indent]— Фараон, да уж, — печально покачал головой Жан-Франсуа, не сразу сообразив, что "фараон" — это не обязательно император далёкого жаркого Египта, полного мумий и золота, а может и просто старательный парижский полицейский. — Я бы пошел, да сами видели, мажордом очень уж суровый. Где бы мне с вашими господами встретиться без него-то?
[indent]— А ты и не фараон, — как кучер ни старался, всё же ухмыльнулся с некоторым сочувствием. — Ихние носы издалека приметны. Не та повадка, вот и веры тебе нету. Нет штоб с достоинством подойти, с уважением... а теперь не пущут тебя никуды. Безье — он злопамятный. Так што сам как знаешь крутись.
[indent]Кучер переменил щётку на крупный гребень из висящего на поясе инструментария и принялся расчёсывать гриву коняги. Помолчав, он всё-таки сжалился:
[indent]— Слыхал я. Человека ищещь. Беда. Да только тут никто не пропадал, вот те крест.
[indent]Жан-Франсуа кивнул — он свою ошибку понял, но привычно простил. Что толку корить себя? Лучше поискать выход из ситуации.
[indent]— Нет, пропал-то он не здесь. Он здесь познакомился с одной дамой, так может её ухажер какой его и... Дамьен его имя, не помните такого?
[indent]— Откуда ж я помню имена ихние? — кучер фыркнул, критически осматривая пушистую гриву. — Лучше, паря, шагай отседова. Нечего мне тебе сказать, окромя того, что господа — они народ, конешно, богатый, но честный и достойный. Мусьё Жебре, значит, вообще, эвон, промышленник. Нет им делов до пропавших твоих.
[indent]— Ладно, спасибо за разговор, — не стал спорить Жан-Франсуа и отошел. Может, устроить слежку? Или попросить мсье Гренеля побеседовать с честными и достойными промышленниками? Решив, что делать сейчас ему всё равно больше нечего (а домой, как ни странно, снова не хотелось), Жан-Франсуа занял позицию под деревом, стараясь выглядеть не слишком подозрительно. Повозку он, конечно, не догонит, но может успеет поймать экипаж, когда та тронется? Надежда весьма сомнительная, но другой в голове художника не возникло.
[indent]Жан-Франсуа не видел, как колыхнулась занавесь на окне второго этажа: некто, наблюдавший за его беседой с кучером, проследил весь его путь до ворот и опустил штору.
К сожалению, просто стоять под деревом оказалось не лучшей идеей. В этом квартале Парижа, чинном и аккуратном, стоящие под деревьями люди несколько не вписывались в пейзаж. Уже через полчаса ожидания, за которые проклятая карета так и не покинула двор, к Жану-Франсуа подошёл очень вежливый полицейский, извинился и осведомился:
[indent]— Я могу вам чем-нибудь помочь, мсье?
[indent]Жан-Франсуа понял, что спалился и обаятельно улыбнулся.
[indent]— О, нет, благодарю, офицер. Я просто любовался пейзажем, здесь очень красивые здания, вы обратили внимание? Думаю, не сделать ли несколько набросков. Или... о, простите, это запрещено?
[indent]— Конечно нет, — согласился полицейский, кутаясь в плащ и с большим интересом рассматривая пустые руки Жана-Франсуа. — Но уже темнеет. Я рекомендовал бы вам пойти домой.
[indent]— Пожалуй, вы правы, мсье. Но, возможно, я приду завтра... Ох, — он потер лоб, голова всё ещё болезненно отзывалась на попытки думать. — Благодарю за совет, офицер, и немедленно ему последую, — удручённый неудачей художник отправился домой с чувством, что собирается ночевать в склепе.

[indent]Домой Жан-Франсуа ехал как на эшафот. Надень кучер колпак палача и приготовь блестящий топор, художник не удивился бы. Он знал, что его ждёт. Едва лишь последний багрянец солнца окропил горизонт, мрачная тоска шевельнулась в душе.
[indent]Всеми силами он пожелал оттянуть этот момент, но выхода не было. Вчерашний вечер спасла Элен с весёлыми друзьями Кессельроде, но и вчера он застал редакцию перед самым закрытием, а сегодняшний долгий день почти целиком поглотил старинный дневник — часы уже пробили восемь. Мелькнула мысль выполнить обещание и заглянуть с бутылью вина к мсье Гренелю, но она казалась такой жалкой увёрткой, что Жан-Франсуа только махнул рукой.
Глухая апатия подстерегала его за дверью, взяв в плен квадрата стен. Он впал в бессмысленный ступор, вновь сопровождавшийся почти паническим чувством подстерегающих снаружи чужих глаз. Квартира, схватившая его мёртвой хваткой чумы-одиночества, стала и тюрьмой, и убежищем. Где спрятался враг, где притаился?
[indent]Жан-Франсуа садился и вставал, ходил по комнате, пытался читать или закончить взятый неделей прежде заказ... он смотрел то на часы, то на портрет, в лунном свете завораживающий изображённым силуэтом. Но сколько он не поднимал руку, готовый нанести свежий штрих, столько же и понимал, что бессилен воплотить свой собственный мираж.
[indent]В дыхании города за окнами ему чудился шёпот. Мёртвыми губами канувший в пропасть времён путешественник шептал ему, и его слова складывались в одно.
[indent]Родословная.
[indent]Забытый дневник Томаса Герфорда, датированный 1759 годом от Рождества Христова. Невозмутимый дворецкий, захлопнувший перед ним дверь. Пыльный свет в библиотеке Сорбонны. Письма Дамьену, где адреса менялись вместе с сезонами. Жан-Франсуа начинал понимать, от чего может бежать лично он. Но от чего бежал его друг? Ведь он помнил его, помнил, как тот ходит по этой самой комнате — весёлый, возбуждённый, совсем не испуганный или встревоженный. Жан-Франсуа ни за что не поверил бы, что Дамьен опасается встречи с герцогиней или хранит под сердцем какую-то тайну.
[indent]Дамьен не читал дневник. Дамьен не видел признание дочери португальского гранда, записанное английским странником. Дамьен не мог бояться шёпота — и вместе с тем, Дамьен знал о ней.
[indent]Родословная.
[indent]Сон пришёл вместе с отчаянием. Жан-Франсуа не заметил сам, как очередная бутылка оказалась в его руке. Он сбросил рубашку, чтобы ничто не разделяло его и повисший среди неба хрустальный шар. Он развёл тушь на собственной ладони, макая в неё тонкую кисть. Скользящей рукой он брал бутылку, когда не знал, как рисовать.
[indent]А потом он рисовал.
[indent]И с портрета смотрела Мадам, красивая ослепительно жгучей испанской красотой. Жан-Франсуа изобразил её такой, какой запомнил в театре: стоящей вполоборота к наблюдателю, с улыбкой, практически скрытой поворотом головы... и всё-таки, в её глазах художник нарисовал грусть. Потом Мадам склонилась над его плечом, оставляя на груди чернильные разводы. Она шагнула с портрета, и художник, не замечая капающую на брюки тушь, упал на колени, запрокинув голову в рыданиях.
[indent]Мадам обняла его.


[indent]А наутро, по уже устоявшейся традиции, Жана-Франсуа де Ревуара, больше похожего на бледное привидение, разбудил настойчивый стук и недовольные переговоры двух мальчишеских голосов за дверью. Стучали уже не первую минуту.
[indent]— Кто вы и что вам... угодно? — прикусив рвущееся с языка «какого чёрта?!» вопросил свежеразбуженный хриплым, каркающим голосом. Мутным взглядом он обвел ближайшие поверхности и — вот оно, спасение! — схватил стоявшую у постели бутылку, махом выпив остававшийся в ней глоток или два. Путь к двери был долгим, и Жан-Франсуа решил начать его прямо сейчас, чувствуя, что, в общем-то, всё не так уж плохо, наверное.
[indent]Ему ответили смехом. На пороге стояли двое мальчишек в потрёпанных мундирах почтовой службы с блестящими медными пуговицами. На голове у того, что постарше и повыше, была ещё и фуражка. Появление полуодетого Жана-Франсуа, перемазанного в чернилах, вызвало ещё большие взрывы хохота. Тот, который помладше и пониже, сунул в руки художника бланк городской почты.
[indent]— Проспись, алкоголик!
[indent]— Ну и видок у тебя!
[indent]С безопасного расстояния заорали посыльные и, закисая от смеха, помчались вниз по лестнице.
[indent]Художник озадаченно хмыкнул и закрыл дверь. Он не алкоголик! Бутылочка вина на сон грядущий ещё никому не навредила! Правда, спустя всего мгновение Жан-Франсуа подумал, что, наверное, бутылками обычные люди всё-таки не пьют. Ну и ладно. Отложив взгляд в зеркало на потом, он добрался до кресла, упал в него и уделил наконец внимание полученному бланку. Никаких писем он не ожидал.
[indent]Ему писал Кессельроде. Композитор, с которым они давно приятельствовали, знал адрес Жана-Франсуа, а повод, по которому он писал, адреса не знал. Поводом была Элен.

[indent]«О'ревуар,
[indent]Твоя птичка очень хочет тебя видеть. Как неосмотрительно с твоей стороны было не дать ей адрес. К счастью, она знала, где найти меня. А я знаю, где найти тебя. Смотри, аккуратнее! В следующий раз я обязательно этим воспользуюсь. Целую,
[indent]Кессельроде».

[indent]Птичка Элен. Та самая Элен, которая могла бы заставить его краснеть, если бы он помнил чуть больше из их недавних приключений. Жан-Франсуа подумал, что совем не против увидеть её снова, тем более, что утреннее солнце заботливо отгоняло золотыми ладонями воспоминания о прошлой ночи. Однако зеркало было не столь милостиво. Уже решив немедленно отправиться в редакцию, Жан-Франсуа взглянул в него и был вынужден отложить визит до посещения бани или домашнего мытья на скорую руку.
[indent]Поэтому до редакции «Трибун» Жан-Франсуа добрался, когда на небе уже вовсю светило солнце, Париж гудел полноводными реками экипажей и пешеходов, отстукивающих ритм тростями, каблуками и каблучками. Извозчик с ветерком прокатил его по цветущему Севастопольскому бульвару, мимо Люксембургских садов, и вывернул на уже ставший хорошо знакомым бульвар Монпарнас, откуда до редакции было рукой подать, хотя они и встали в небольшой затор, вызванный перевернувшейся телегой с капустой.
[indent]Редакция тоже гудела оживлением не в пример вечерней дрёме. Бегали журналисты, звенели колокольчики, стенографистки носились туда-обратно с рулонами вощёной бумаги для скорописцев... но Жан-Франсуа с удовольствием увидел, что стол для карамболя всё ещё занят ящиками из стола Дамьена. С другой стороны, это значило, что в редакции Дамьен так и не объявился.
[indent]— Жан! Проходи, не стесняйся!!!
[indent]Элен заметила его из другого конца зала и замахала рукой, прыгая на месте. В солнечном свете её волосы рассыпались золотистыми вспышками в такт скачкам.
[indent]Художник помахал ей в ответ и пробрался через зал. Удивительно, в него никто не врезался — казалось, глаза у этих ребят были не только на затылке, но и на макушке, плечах и где угодно ещё. По пути он успел поздороваться с кем-то и ускользнуть от охапки бумаг, которые ему пытались скинуть, приняв за увиливающего сотрудника, возможно. Наконец солнечная Элен оказалась совсем рядом и Жан замер со смущенной улыбкой, не зная, как её приветствовать.
[indent]— Привет! — разрешила ситуацию сама Элен, не глядя взъерошила ему волосы и потащила за собой. В её понимании, между ними не случилось ничего необычного.
[indent]Оказалось, что она ведёт его в кабинет, где Тотельетт Тат дремал в кресле-качалке у железной печки. Хотя весна выдалась тёплой, в редакторском кабинете было попросту жарко. Здесь стоял основательный письменный стол, бумаги были строго отсортированы по деревянным полкам этажерок, а на самом видном месте возвышался бюст Джорджа Вашингтона с подписью: «Президент свободной страны». Широта взглядов Тотельетта Тата выходила далеко за пределы воспитания дочери.
[indent]— Пап, вот он. Рассказывай давай, — Элен бесцеремонно затормошила дремлющего старика и ткнула Жану на стул. — Садись. Папа видел друга Дамьена.
[indent]Жан покорно сел и уставился на редактора с неподдельным интересом. Что еще за «друг Дамьена»?
[indent]— Добрый день. Я весь внимание, мсье Тат!
[indent]— Здравствуйте, молодой человек, здравствуйте.
[indent]Редактор уже знакомым жестом поправил подтяжки, подтянул на нос пенсне и подождал, пока женская часть аудитории сядет на стол.
[indent]— Ну! — не вытерпела Элен, и Тат начал:
[indent]— Сегодня ранним утром, придя к открытию редакции, я обнаружил, что меня дожидается некий британский мсье.
[indent]— Почему британский?
[indent]— Потому что он был рыжим, — с достоинством объяснил Тотельетт, — бледным, веснушчатым и рыжим. Однако мне он показался сумасшедшим, который сбежал из больницы через улицу.
[indent]— Почему?
[indent]— Тогда-то я ещё не знал, что мсье — англичанин. На нём были мягкая шляпа и серое пальто, а глаза он закрывал цветными стёклами. Я даже несколько испугался такого чучела, хоть это и Париж, всякое случается, но не в шесть же часов утра. Но всё легко объяснилось: мсье представился мистером Фоксом. Он только сегодня прибыл поездом из Па-де-Кале, а на севере погода не радует. Без плаща никак. Словом, он снял шляпу, пальто и я понял, что он рыжий. Следовательно, в Па-де-Кале он приплыл с островов.
[indent]— Логика восторжествовала, — хмыкнула Элен.
[indent]— А что же с очками? — спросил Жан, загипнотизированный детальным обсуждением гардероба.
[indent]— Я тоже поинтересовался. Мсье Фокс объяснил, что у него серьёзные проблемы со зрением, а потом сообщил, что прибыл сюда аж из Лондона по просьбе нашего бродяги Алена. И искал он, молодой человек, не кого-нибудь, а вас.
[indent]— Он как-нибудь объяснил это свое желание? Постойте, по просьбе?! Так он знает, где Дамьен? Простите, пожалуйста, я прервал вас. Расскажите всё по порядку. Что было дальше? Куда он отправился?
[indent]Жан-Франсуа понял, что мог бы и не волноваться — ничто неспособно было отвлечь редактора от степенного изложения мыслей.
[indent]— Я пригласил его в кабинет и мы стали беседовать. Выяснилось, что он давний знакомый Алена, который немало способствовал в его поисках, и что Ален попросил его приехать в Париж и найти своего друга, который тоже в них участвует. Конечно же, я сразу понял, что речь идёт о вас! Когда я предложил вашу кандидатуру, он заулыбался, сразу вас вспомнил: «Франсуа, Франсуа, это, без сомнений, он». Удивительно, что вы о нём не знаете, а он-то был крайне рад о вас слышать. Чрезвычайно приятный юноша. Такая обаятельная улыбка!
[indent]— Пап, у тебя и налоговый инспектор — приятный юноша.
[indent]— Брось уже тиранизировать отца, негодная! — Тат стал грозить из кресла пальцем. — Уж я-то, Тотельетт Тат, прохиндея от доброго мсье всегда отличу. Конечно же, он очень огорчился, что Ален оставил после себя столько непонятного, но пообещал, что через несколько дней Ален вернётся и всё объяснит. А до тех пор... куда же я её положил...
[indent]Тат стал вперевалочку перемещаться по своей редакторской берлоге, освещённой языками пламени из печи, и поднимать разные пресс-папье на столе, пока не нашёл записи.
[indent]— Ага, вот она. До тех пор он сердечно просил связаться с вами и просить, чтобы вы имели любезность посетить его в отеле «Терминаль» близ нашего вокзала, который всё никак не достроят как положено. В любое время. Он сказал, что у Алена есть для вас просьба конфиденциального характера.
[indent]— Он сказал "Франсуа"? Мсье Тат, вспомните пожалуйста, называл ли он вам моё имя, или лишь согласился с вами?
[indent]— Так я ему сам назвал ваше, а он и подтвердил, — повторил редактор.
[indent]Тревожные колокольчики в голове Жана растрезвонились не на шутку. В отличие от доброго редактора он ждал подвоха и отчего-то чувствовал себя в ловушке. Словно те, кто следил за ним — у дома, в библиотеке —подобрались совсем близко. Стыдно признать, но художнику стало страшно.
Жан-Франсуа ещё раз подумал и уверился окончательно, что к "мистеру Фоксу" ведёт след из библиотеки. И имя это наверняка такое же выдуманное, как и его "Франсуа Жебре". Ах, отчего он не придумал легенду получше! Ещё и газету упомянул... А что, если эти люди опасны? Что будет с Элен, добряком Тальеттом и остальными, если он не пойдёт на встречу? Как долго он сможет её оттягивать? Художник поднял взгляд на девушку, в которую вполне мог бы влюбиться, и улыбнулся её отцу.
[indent]— Спасибо, мсье Тат. Я непременно посещу мистера Фокса сегодня же! Думаю, очень скоро всё выяснится, и мы выпьем все вместе у Крюси, когда Дамьен вернётся из своих безумных путешествий. Можно я украду вашу дочь на пару слов?
[indent]— Ты дурно выглядишь, Жан, — сказала Элен, когда они устроились в её маленьком закутке, отгороженном от зала деревянными панелями чуть ниже человеческого роста. — Совсем не спишь?
[indent]Жан рассеянно кивнул, ему казалось, что проблемы со сном — меньшая из зол. Пусть даже он сходит из-за этого с ума, сейчас важнее другое!
[indent]— Сплю. Иногда. Нет, погоди, Элен. Слушай, про этого рыжего. Он не друг Дамьена. Я впервые узнал об исследованиях Алена вместе с вами, здесь. Вчера я был в библиотеке, читал то, что он заказывал, помнишь письма? И представился там как Франсуа! Понимаешь, что это значит?! Этот рыжий — оттуда. Кто-то сообщил ему, кто интересовался дневниками Герфорда, а я, увы, упомянул газету и он пришел сюда! Прошу, если встретишь его — будь осторожна. Меньше всего на свете я хочу, чтобы кто-то из вас пострадал. Пообещай, что не станешь вести с дел или разговоров наедине и будешь бдительна, пожалуйста!
[indent]Элен внимательно выслушала его сбивчивую речь. Потом кивнула, невольно понизив голос:
[indent]— Не совсем тебя поняла, но... хорошо, Жан. Я буду осторожна. Всё это оборачивается каким-то дурным сном.
[indent]Жан коротко кивнул. На душе у художника немного полегчало. Он печально улыбнулся:
[indent]— Так и есть. Всё это — дурной сон.
[indent]— Постой, не уходи, — попросила девушка, — у меня тоже есть для тебя новости.
[indent]— Тогда рассказывай, я внимательно слушаю.
[indent]Элен позвала старых знакомых и в закутке стало тесно от Сен-Жака и Булки. Наперебой они стали рассказывать:
[indent]— Сначала мы понять не могли, что у Дамьена за бумаги.
[indent]— Мы и сейчас не можем.
[indent]— Но выглядит всё так, будто Ален делал одну огромную светскую хронику народов Европы.
[indent]— За последние лет сто.
[indent]— А раньше и газеты не так популярны были
[indent]— Но у него есть выписки из архивов.
[indent]— И летописей.
[indent]— И опись земельных владений.
[indent]— Очень много, да. Многое он копировал от руки из каких-то церковных книг, многое — на скорописце.
[indent]— И везде — только упоминания разных графов да герцогов. Такой-то умер, такой-то женился, такой-то приобрёл усадьбу, а такой-то пожертвовал сто тысяч франков на благотворительность. Во Франции...
[indent]— В Испании...
[indent]— В Англии...
[indent]— В Австро-Венгрии...
[indent]— В Неаполе...
[indent]— В Нидерландах...
[indent]— Даже из Североамериканских Штатов есть известия.
[indent]— Но и только! Тот-то оскандалился, этот-то удалился на покой...
[indent]Сен-Жак и Булка дружно покачали головами.
[indent]— Подкинул нам старина Дамьен задачку. Что-то у него отмечено, но его пометок мы понять не можем. Кроме одной.
[indent]— Этой.
[indent]Элен достала из ящика своего стола свёрнутую афишу какого-то дешёвого до подозрительности уличного театра на Монмартре — наверняка разбойничьего притона или того хуже. Саму афишу явно наспех содрали с кирпичной стены, судя по ражей пыли на обороте. Красными чернилами была обведена фамилия актриски, похоже, перебивавшейся на ролях местной дивы — Катарина Фатейхо.
[indent]Жан стал читать остальное:

[indent]«Только один сезон! Только в театре полковника де Бузона на рю д'Оран! Вечерние представления в стиле le drame, где в главной роли блистает Жемчужина Востока — незабываемая Катарина Фатейхо. Спектакли начинаются в 8 часов вечера по понедельникам, четвергам и субботам. Добро пожаловать и приводите друзей! Цена билета — 75 франков».

[indent]Что бы ни искал Дамьен, слово "родословные" подходило сюда более чем. Жан-Франсуа пробормотал его, выслушав дополняющих друг друга ребят. Интересно, есть ли среди записей история герцогини Абантес-и-Авейро?  
[indent]— Любопытно.... Кажется, я становлюсь ярым поклонником театра. Это имя ведь больше нигде в заметках не упомниается? — на всякий случай решил уточнить Жан-Франсуа.
[indent]— Их все ещё надо перечитать внимательно, — вздохнул Булка, протирая очки.
[indent]— Но которые мы видели — в тех нет, — закончил Сен-Жак. — Эта афиша одна такая. Я вот в толк не возьму, к чему ему понадобилась какая-то Жемчужина Востока. Ни в каких больших театрах она не играла, мы уже это выяснили.
[indent]— Значит, — резюмировал Булкони, — так, звёздочка на одну ночь. Быть может, да простится при даме, даже и бывшая, кхм, куртизанка.
[indent]Элен сидела на столе, болтала ногами и переводила озорной взгляд с одного на другого. Потом показала пальцем на Жана:
[indent]— Ну что, инспектор Видок, куда ты пошлёшь своих верных сыщиков? У нас есть Загадка Рыжего Демона...
[indent]— Таинственная Актриса-Отравительница! — проголосовал Сен-Жак.
[indent]— И Дело Десяти Тысяч Газетных Статей, — остался верен методичному подходу Булка.
[indent]— Хорошо, — Жан обрадовался новой зацепке. Вдруг эта девушка окажется той самой с портрета? Он приосанился и постарался принять важный вид, погладил воображаемую бороду.
[indent]— Итак, мои верные друзья, я поручаю вам сложнейшее Дело Десяти Тысяч Газетных Статей. Не знаю, поможет ли это — в письмах Дамьен упоминал о каких-то родословных. Но я не тиран! Поэтому вечером вы можете пойти в театр! Я постараюсь тоже там быть.
[indent]— Хозяин разрешил нам пойти в театр, — Сен-Жак поклонился. — Мы хорошо поработали, товарищи рабы.
[indent]— И вот ещё, — Жан достал портрет неизвестной, бережно хранимый в нагрудном кармане и дал рассмотреть, — тоже из бумаг Дамьена, может, это она — наша Таинственная Актриса?
[indent]— Может быть, — снова вздохнул Булка, — всё равно ничего не понятно.
[indent]— Мне тоже.
[indent]— И мне, — согласилась Элен. — Что же, тогда встречаемся без пятнадцати восемь на рю д'Оран. Посмотрим, что ещё за полковник де Бузон на нашу голову.


[indent]Жан распрощался со своими «помощниками» и через некоторое время уже трясся в коляске, направляясь к Гар-дю-Норд, Северному вокзалу. Как заметил редактор, вокзал действительно отличался на редкость неудачной биографией: первое здание на его месте возвели ещё в 1846-ом году, но оно получилось совсем маленьким и его пришлось разобрать, отправив материалы в Лилль, где из парижского вокзала построили вокзал Лилль-Фландрия. Новые строительные работы велись уже четвёртый год по заказу «Северных железных дорог», но никак не могли закончиться и вокзал пришлось открывать недостроенным. В оформлении строительных лесов представало масштабное здание с высоченной стеклянной аркой, врезанной в фасад, и двумя арками поменьше, что по бокам. Все три арки обрамляли готические статуи, представляющие восемь международных направлений, на которые с вокзала отправлялись поезда: Лондон, Вена, Брюссель, Варшава, Амстердам, Франкфурт, Берлин, Кёльн, а ниже тянулись ещё двадцать, олицетворяющие сообщение внутри страны. С ракурса площади перед собой Северный вокзал казался удивительной смесью архитектуры нового промышленного века и готических соборов — одышливые стрельчатые окна сочетались со звонко бьющими часами, высокие своды поддерживали литые стальные конструкции, и даже отсюда слышался гулкий свист паровозов, отбывающих во все концы Европы.
[indent]Протолкавшись через мельтешение извозчиков, грузчиков, посыльных, вокзальных воришек, торговцев газетами и сдобой, Жан-Франсуа всё-таки выбрался со стоянки фиакров на более спокойную улицу. Там, прямо на углу с площадью, стояло четырёхэтажное кирпичное здание весьма свежей постройки: светлое, с широкими окнами, яркими газовыми фонарями у входа и швейцаром в золочёной ливрее, который предупредительно распахнул перед художником дверь. Над ней висела вывеска «Терминаль», украшенная контуром паровоза.
[indent]Проходя через холл, Жан-Франсуа всё никак не мог понять, совершает он ошибку или нет. Может быть, с рыжим и вовсе не надо было встречаться? В конце концов, интерес победил все остальные чувства, и художник смело назвал клерку за стойкой регистрации, что его ожидает некий мсье из Великобритании. Клерк кивнул.
[indent]— Рено! Рено, чёрт бы тебя побрал! Рено!
[indent]Из подсобки показался запыхавшийся коридорный мальчишка, очень похожий на уменьшенную копию швейцара.
[indent]— Я, господин Жуй.
[indent]— Рено, проводи мсье в комнату 42 к мсье Фоксу.
[indent]— А, этому, рыжему?
[indent]— Рено! Следи за своим языком в отношении гостей! Всего доброго, мсье.
[indent]Коридорный провёл Жана-Франсуа на четвёртый этаж и оставил в одиночестве перед тихой и ничем таким не выдающейся дверью с цифрами «42». Ни зловещих надписей кровью, ни черепов с вставленными в глазницы свечами на двери не было. Разве злодеи живут в самых обычных гостиничных номерах?

[indent]Кто знает. Если бы Жан-Франсуа был набожным, он бы сейчас отчаянно молился, но, будучи художником и пьяницей, лишь коротко вздохнул: "С богом", постарался принять уверенный вид, и решительно постучал.
[indent]Дверь открыли не сразу, но немногим более чем через минуту на пороге стоял тот самый рыжий из редакции. Откуда Жан-Франсуа понял, что это действительно «тот самый», художник затруднился бы объяснить и самому себе, но вряд ли в гостинице нашёлся бы второй такой господин.
[indent]Рыжий выглядел чудовищно измождённым — его кожа казалась не просто бледной, она была почти землистой, туго натягиваясь вокруг острых скул и широкой челюсти. Рыжая шевелюра на этом фоне казалась болезненно яркой. Таким мог бы стать узник, брошенный в подвалы Консьержери, но человек по фамилии Фокс был одет в мягкие брюки и белую сорочку, бережно застёгнутую до самого горла. С другой стороны, он был опрятен, молод или скорее моложав и чем-то действительно приятен в обращении. Улыбнувшись, он констатировал на французском с едва заметным акцентом:
[indent]— Жан-Франсуа. Входите, входите.
[indent]В номере за его спиной царила темнота, едва разгоняемая пробивающимися сквозь толстые шторы узкими лучиками света.
[indent]Темнота настораживала. А при виде хозяина номера художнику вспомнилось жуткое видение в наркотическом бреду — герцогиня в саване, со злыми алыми глазами. Пришлось приложить усилие, чтобы сохранить свой невозмутимый вид, и Жан-Франсуа не знал, обмануло ли оно рыжего иностранца. Тем не менее, он принял приглашение и прошел внутрь.
[indent]— Мсье Фокс. Кажется, нам нужно поговорить.
[indent]— Да брось этими вежливостями кидаться, не короли же. Зови меня Роберт. Извини за видок и всё такое, — Роберт аккуратно закрыл за ним дверь и художник оказался в кромешной темноте. — Там стул. Или кровать!
[indent]Шевеление теней в комнате подсказало, что Роберт Фокс пробрался к креслу, стоящему в дальнем углу номера, и тяжело опустился в него.
[indent]— Надеюсь, ты не боишься темноты. После того как я побывал в Африке, глаза до сих пор режет от любого света.
[indent]— Не боюсь, — ответил Жан-Франсуа из надетого образа уверенного в себе типа, и вдруг обнаружил, что правда не боится. Страшит не темнота а то, что может в ней скрываться, но здесь ведь никого кроме них двоих нет, правда? Он нащупал что-то похожее на стул или кровать и осторожно уселся, опасаясь раздавить, например, шляпу. — Далековато. Любишь путешествия?
[indent]— Терпеть не могу. Но иногда приходится. Кстати, Дамьен передаёт тебе привет. Прямо скажем, у него сейчас не всё гладко, но живой и говорить может.
[indent]Франсуа не сразу понял, что столкнулся со знаменитым английским юмором. Или не понял вообще, приняв слова Фокса за чистую монету.
[indent]— Ты его видел? Где он? И почему он там, а не у себя дома?
[indent]— Он в Лондоне. А я из Лондона. Кое-что вынудило его уехать и он попросил найти тебя. Он говорит, что ты можешь закончить его работу. Честно говоря, не имею ни малейшего представления, о чём речь, но... ты ведь можешь?
[indent]Жан-Франсуа набрал в грудь воздух для ответа и замер. С одной стороны, если Роберт как-то связан с похитителями Дамьена, или теми, кто пытался мешать ему вести расследование, то, согласившись, Жан-Франсуа признает, что опасен для них. И тогда его могут "убрать", как беднягу Алена. С другой, возможно, Ален в плену и его пытают — определение "жив и может говорить" этому нисколько не противоречит. И угроза продолжения расследования снизит его ценность как пленника. Может тогда вообще сказать, что этим занимается целая компания? Но, что, если Роберт — лишь звено, мелкая пешка в заговоре государственного масштаба? Под ударом может оказаться не только он сам, но и все сотрудники "Трибуны"! Мысль, что Роберт может говорить правду, была отброшена, как слишком далёкая от реальности. Хотя видит бог, как бы Жану хотелось в это поверить!
[indent]— Пока что я даже не знаю толком, над чем именно он работал. Мне очень помог бы какой-нибудь намёк или письмо...
[indent]Художника охватило стойкое чувство, что он балансирует, пытаясь пройти по кромке ножа и не упасть. Словно любое неверное движение означало смерть — для него или Дамьена. И эта мысль вовсе не располагала к спокойному анализу и игре словами!
[indent]— Не может быть, — твёрдо сказал Роберт из темноты. — Не может быть. Ален был твёрдо уверен в тебе, он сказал мне: «Роберт, найди Жана-Франсуа. Клянусь тебе, его уже знают в моей газете! Он сможет мне помочь». То есть, если ты ничего не знаешь, то... кто?
[indent]Жан-Франсуа прикусил губу, чтобы не сорваться и не высказать этому тощему хлыщу всё. Он помнил свою ошибку с Жебре и держался, очень старался держаться в рамках, хоть так и не был до конца уверен, как поступить и как ответить.
[indent]— Я действительно очень хочу ему помочь. И действительно не знаю, что он искал и над чем работал. Но клянусь, что найду, если Дамьен не вернётся в ближайшее время. Единственное моё желание — вернуть Алена.

[indent]Глаза художника постепенно привыкали к темноте. Он уже мог понять по светлым очертаниям, где находятся шторы, и что сидит он на целиком заправленной кровати, и что близ неё имеется тумба с тремя ящиками, а за ней — гардеробный шкаф. Даже силуэт Роберта Фокса, который пристроился в кресле так, будто у него что-то сильно болело в костях, стал чуточку более заметным. По меньшей мере, Жан-Франсуа различил, что рыжий кивнул.
[indent]— Отважное намерение, — со сложной интонацией произнёс Роберт Фокс. — К счастью, твоё упорство не понадобится. Ален обещал вернуться через несколько дней, как только всё уляжется. Что вообще его напугало?
[indent]В этот момент Жан-Франсуа с холодной отчётливостью понял, что Ален мёртв. Вопрос, который первым делом задал бы любой обеспокоенный друг — «что случилось, как я могу помочь?» — был задан таким скучным тоном, будто Роберт заранее знал ответ, уже удовлетворив какое-то иное и более важное любопытство.
[indent]Мгновенное горе накрыло художника. Он молчал, устремив глаза в пол, словно вспоминал что-то. И в самом деле вспоминал: Дамьена, его смущенную улыбку и отчаянную надежду в тот, последний вечер. Женщина. Неужто всё-таки мадам герцогиня Абрантес-и-Авейро приложила свою милую ручку... Не стоило вспоминать о руках. Её руках особенно. Неужели это он, хоть и косвенно, подтолкнул друга к гибели? К горлу подкатил горький ком. Жан-Франсуа подумал, что в опасности они все — он, и газета, и мсье Тат. Хотя, не будет же Роберт убивать каждого, кто его видел?
[indent]— Кхм, а он не сказал? Ты ведь тоже его друг и видел совсем недавно.  Мы с ним... немного повздорили. И ещё, Роберт, у Дамьена была с собой книга, когда вы встретились? Он не сдал, кажется, старинный том в библиотеку.
[indent]— Он не говорил ни о какой книге. Честно говоря, он вообще не был особо разговорчив, — с каждым словом Роберта Фокса крепла уверенность, что он просто доигрывает до конца роль, в которой уже отпала нужда. Смутное подозрение постепенно перерастало в уверенность: рыжий вытягивал из него информацию, ничего не отдавая взамен. Нет, англичанин не казался ни опасным головорезом, ни бандитом, тут мсье Тат не ошибся. Вот мсье Гренель внушал уважение своей неподъёмной тушей, а рыжий выглядел иссохшим хмырём, которого и Жан-Франсуа бы перешиб тростью пополам. Но разыгравшиеся нервы заставляли вздрагивать и воображать в кресле у окна то ядовитую змею, то египетскую мумию. Кажется, он говорил, что бывал в Африке...
[indent]В голове Жана-Франсуа лихорадочно крутились идеи как выбираться из комнаты и всей этой ситуации тоже, но он пока не представлял, как их воплотить. Он опасался пошевелиться, будто Роберт в самом деле впился бы в него ядовитыми клыками при малейшем движении. Но вместо этого Роберт спросил:
[indent]— Но, может быть, ты сможешь мне помочь? О какой ссоре ты говоришь, о каких делах твердил мне Ален? Расскажешь мне всё с самого начала, Жан?
[indent]«Чтобы ты с чистой совестью отчитался перед своим... перед кем-то, и мог убить всех, кто что-то знает? Родословные... причем тут родословные?»
[indent]— Может быть. А в чём тебе помочь? — сыграл дурачка Жан-Франсуа, пожал плечами и не очень естественно улыбнулся. — Это долгая история, неплохо было бы смочить горло, прежде чем приступить.
[indent]— У меня ничего нет, — подавшись чуть вперёд, сказал Роберт. — Но у изголовья есть шнур. Ты можешь позвонить и вызвать коридорного, он подаст тебе воды. Или вина, или что ты предпочитаешь.
[indent]— О, не хотел доставлять неудобства, прости. Но, пожалуй, воспользуюсь твоим щедрым предложением. В конце концов, друг Дамьена — и мой друг тоже.
[indent]Жан-Франсуа поднялся, и обошел кровать, чтобы не тянуться, нашарил шнур и позвонил, с уверенностью, что дёргает змею за хвост. А ещё было интересно, в самом ли деле Роберт видел Дамьена. Похоже было, что да, и, возможно, убивал его тоже он. Но даже когда Жан прошёл в нескольких шагах от кресла, на него никто не напал.
[indent]— А зачем тебе эта история, Роберт? Думаешь, Алену может всё ещё угрожать опасность?
[indent]— Я не люблю незаконченные сочинения. Неясность, загадка... они меня раздражают. Люблю, когда закрываешь последнюю страницу книги и в ней не остаётся недосказанности. Пока что она есть. И она меня раздражает.
[indent]«Меня раздражаешь ты» — как завуалированную угрозу расслышал Жан-Франсуа, но, конечно, ему показалось. Роберт вёл себя безупречно-дружелюбно, и если бы не обострившийся слух или интуиция, художник решил бы, что его безумие перешло на новую стадию. Окружающая темнота не приносила спокойствия: казалось, время завязло, застыло в этой отгороженной от света и звуков комнате. И сам Жан-Франсуа чувствовал себя мошкой, увязшей в смоле так, что не вырваться. Тем не менее, он начинал получать некое удовольствие от беседы, как, возможно, дрессировщики хищников от своей работы.
[indent]— Разве загадки — не любимый приём авторов? А как ты находишь исторические труды? В них всегда остаются вопросы, ведь нельзя быть уверенным в том, чему не был свидетелем. И чему был не всегда можно, впрочем.
[indent]— Поэтому я ненавижу историю, — рыжий вздохнул. — И эту, и вообще. Загадки стали слишком уж любимым приёмом Дамьена. В этом надо разобраться и положить конец. Разве ты так не думаешь, Жан-Франсуа?
[indent]— Я думаю, что загадкам можно позволить жить своей жизнью. Без них ведь было бы скучно, разве нет? Право слово, если бы всё это не касалось меня... Но оно коснулось и теперь я не знаю, как быть. Я художник, — Жан-Франсуа посмотрел на свои руки, на которых, как он знал, остались несмытые следы чернил, — бывали дни, когда я не мог найти вдохновения. Бывало, что я бросал в печь почти готовую работу, потому что понимал, как она ужасна. Бывало, что долго подбирал сюжет и продумывал детали, прежде чем начать. Но сейчас я вообще не могу рисовать. Будто забыл, как держать кисть, — он покачал головой и поднял взгляд. — А ты чем занимаешься, Роберт?
[indent]— Я делаю так, чтобы загадок не было.
[indent]Стук коридорного повис в темноте номера. Тук-тук-тук. Жан-Франсуа помнил, что Роберт запер дверь на замок — крикнуть «входите!» не получится. От кровати до неё было всего несколько шагов: надо было сделать два, повернуться спиной к креслу Фокса и пройти ещё несколько, чтобы оказаться в коротком коридорчике. Потом ладонь ложится на ручку, сбрасывает щеколду...
[indent]Роберт Фокс не шевелился.
[indent]— А, ты, должно быть, детектив! Погоди минуту, — Жан-Франсуа спокойно двинулся к выходу, внимательно прислушиваясь к звукам позади себя. Открыть дверь и... и что? Сбежать? Попросить коридорного вызвать полицию? Нет, Жан-Франсуа не хотел втягивать в это кого-то ещё. К тому же, он был ещё недостаточно напуган, чтобы бежать и отчего-то был уверен, что Роберт, если захочет, не поленится снова пойти в редакцию или узнать его адрес и явиться домой. Может, от чего-то подобного и бежал Дамьен, меняя место жительства? Он продержался год, Жан-Франсуа оказался не столь осторожен. От желания прижать хмыря Роберта к стенке и расспросить напрямую сводило зубы. Удерживало одно — слишком мало у художника было опыта в подобных делах. Вот бы здесь был мсье Гренель! Но увы, тот, наверное, как раз закончил обед и отдыхал...
[indent]Пауза затягивалась как драматическая тишина в античных трагедиях.
[indent]— Нет, — Жан-Франсуа не видел его, но понял, что рыжий вновь покачал головой и откинулся назад, — я не детектив.
[indent]До двери оставалось несколько шагов. Словно кролик, завороженный взглядом удава, Жан-Франсуа оставался недвижим и покорно ждал своей участи, едва находя в себе силы говорить обычным тоном:
[indent]— А кто же тогда? Как называется твоя должность? Если это служба, конечно.
[indent]Откровенность Роберта была почти возмутительна, хотя, возможно, это снова был тонкий английский юмор, не слишком понятный простому разуму Жана. «Я избавляюсь от загадок», «Дамьен был полон загадок и я избавился от него» — он что, считает его полным идиотом? А если и да, то так ли он не прав? Жан-Франсуа в самом деле начинал чувствовать себя по-дурацки, будучи не способен решить, что делать.
[indent]— Это не служба. Это в какой-то степени мой долг, — тихий голос Фокса и правда гипнотизировал. — Не всегда приятная обязанность. Позволь я расскажу тебе притчу.
[indent]Художник на негнущихся ногах добрался до двери и в темноте зашарил по ней ладонями, но никак не мог обнаружить проклятую щеколду. Он пытался стоять вполоборота, чтобы и видеть проход в комнату, и иметь возможность таки открыть дверь, когда придет время.
[indent]— Слушаю.
[indent]— В давние времена бедуины, живущие в африканской пустыне, предупреждали путешественников о злых джиннах, которые обитают в барханах. С тех пор люди забыли о них, перестали верить в глупые россказни. Никто больше не говорит странникам о джиннах. Но знаешь... джинны остались. Джинны всё ещё ждут на старых дорогах.
[indent]Роберт Фокс не шевелился, всё так же сидя в кресле у окна и напоминая скелет рыжеволосого ярла, усаженный на древний трон. Возникло жуткое чувство, что его глаза способны видеть в темноте и скрытные попытки Жана нашарить засов только веселят Фокса.
[indent]— Берегись джиннов, Жан-Франсуа. Может быть, лучше ты забудешь о загадках Дамьена и принесёшь мне всё, что ему удалось собрать? Я позабочусь об остальном. Я позабочусь о твоих джиннах.
[indent]— Ты сможешь это сделать? — устало и совсем беззлобно спросил художник, остановившись. — Ты сильнее моих джиннов?
[indent]Ему снова очень хотелось верить. Ещё больше хотелось спросить, не позаботится ли Роберт потом и о нём тоже, и задать кучу бесполезных вопросов о том, почему всё именно так, а не иначе.
[indent]— Да, Жан-Франсуа. Я смогу это сделать.
[indent]«Кто же ты?» — но и этот вопрос он оставил при себе, лишь кивнул и сказал:
[indent]— Дай мне подумать. Я отвечу тебе завтра.
[indent]— Я дам тебе время до вечера, — ласково сказал Роберт Фокс.
[indent]Пальцы Жана будто случайно легли на ребристый рычаг защёлки и стянули её в сторону. Он потянул дверь на себя, а в спину ему звучал тихий голос:
[indent]— До свидания, Жан-Франсуа.
[indent]За дверью стоял коридорный, нетерпеливо перетаптываясь.
[indent]— Чего вы хотели, мусьё?! А то я стучу-стучу...
[indent]Жан обернулся. В полосе льющегося из коридора света он увидел заправленную кровать, толстые шторы на окнах и пустое кресло, стоящее в углу. Он растеряно оглядел комнату, задумчиво вышел и плотно притворил за собой дверь, чтобы не поддаться искушению вернуться, раздёрнуть шторы и осмотреть всё, включая шкаф и пыль под кроватью. Вот теперь ему стало по-настоящему страшно. Жан-Франсуа ласково потрепал мальчишку по макушке и высыпал ему мелочь в ладошку.
[indent]— Не заходи в этот номер, пока мсье Фокс не съедет, хорошо? Он болен и может тебя чем-нибудь заразить.
[indent]«До вечера! Чёрт его побери, этого Фокса и беднягу Дамьена заодно!»
[indent]— Бо... болен?
[indent]Провожаемый напуганным взглядом побледневшего коридорного, Жан-Франсуа быстрым шагом вышел из отеля. Снова оказавшись на солнечной улице, где пылили экипажи и зазевавшегося художника регулярно толкали спешащие на площадь к вокзалу прохожие, он наконец смог вздохнуть полной грудью и посмотреть наверх.
[indent]Одна из штор в окне четвёртого этажа была отдёрнута. За ней клубилась тьма.


[indent]Дышать было приятно, будто бы весь дневной смог выветрился с парижских улиц. Особенно приятно, осознавая, что после следующей встречи с мистером Фоксом делать этого может больше и не придется. Но вечером у него был назначен визит в театр, а пока было свободное время и Жан-Франсуа пошёл обратно к Северному вокзалу, размышляя. Мистические события кружились вокруг него как вороны, как грифы, слетающиеся на падаль. Необъяснимое преследовало его по пятам. Он был уверен, что до последнего звука слышал голос Роберта из кресла. И всё же, в кресле его не оказалось. Прекраснейшая герцогиня Абрантес-и-Авейро обрела это имя в 1757 году, но могла ли существовать женщина прекраснее нынешней герцогини, сохранившая её имя? Дамьен исчез и погиб, год до этого скитаясь по квартирам и собирая сведения о светской жизни дворян.
[indent]Что же он нашёл? От чего бежал?
[indent]Когда художник покупал круассан у уличного торговца, его руки дрожали. На щеках проступила бледность. Мог ли он поверить, что всё происходит действительно с ним?
[indent]Времени оставалось категорически мало, а он так ничего и не узнал! Но пожалуй, еще мог предупредить (как минимум — расспросить) одну столь симпатичную ему особу. А перед этим навести справки, которые давно пора было навести. Довольно полумер! Взмахом руки художник остановил тарантас, запряжённый старой гнедой клячей.
[indent]Жан-Франсуа решительно вскочил внутрь. Настало время проверить последнюю из теорий, которые могли помочь в расследовании Дамьена — гербовый реестр Франции. Архив хроник и родословных дворянских родов, занимающийся проверкой и подтверждением претензий на дворянство, фамильных владений или долей в делимом майорате...
[indent]Кем бы ни была герцогиня, откуда бы не взялся английский путешественник, что бы ни значила история о джиннах, Жан-Франсуа был полон решимости добиться однозначности хотя бы в одном из вопросов, а затем решить: бросить всё к чёрту или нет. Он понимал, что иначе просто рискует сойти с ума. Стоило ли оно того?
[indent]Беда заключалась в том, что художник понятия не имел, где искать этот реестр, хотя и знал о его существовании. За неимением лучшего, он назвал домашний адрес и принялся решать, куда пойти. Когда фиакр уже карабкался вверх по холму Бель-Вью, Жан открыл окошко и крикнул новое назначение: сперва он отправится в хоть как-то известное ему место — в мэрию городка Менильмонтан, а ныне — администрацию Двадцатого округа Парижа, где он и проживал. Фиакр примчал его по адресу за несколько минут.
[indent]В изящном двухэтажном особняке на маленькой круглой площади с фонтаном было пусто и прохладно, потому что в целях экономии дровяную печь не топили. Жан не стал снимать верхний сюртук, так и дождавшись клерка. Выслушав, что требуется Жану-Франсуа, клерк сразу направил его в городскую канцелярию.
[indent]Через полчаса Жан-Франсуа вновь стоял перед зданием с фонтаном, однако мэрия Парижа едва ли не вшестеро превосходила размерами маленькое здание администрации. Ратуша поместилась в эпичном готическом комплексе на бывшей Гревской площади: стрельчатые окна щурились на залитую солнцем улицу из-под узких чёрных башен, рискующих пропороть голубые небеса. Флаг Империи трепался на недостижимой высоте, а многочисленные колоннады, галереи, крытые переходы и статуи превращали пятиэтажный особняк в подлинный дворец средневековых кардиналов. В каком-то смысле так оно и было — Отель-де-Виль, как называлась ратуша, прослеживал свою историю с четырнадцатого века. На площади перед ним ранее совершались кровавые казни, собиравшие толпы восторженных парижан. Летом 1240 года, в рамках папских репрессий, поддержанных королём Людовиком IX, здесь были сожжены двадцать телег с еврейскими священными писаниями, а за последующие пять с половиной веков с книг переключились на людей. Горели ведьмы и еретики, рубились головы аристократов, вешались простолюдины и колесовались разбойники. По сравнению с её обычаями, Мадам Гильотина была на редкость милосердной дамой — она и не прижилась здесь. Во времена Великой Революции гильотина переехала на площадь Согласия, а кровавое прошлое Отель-де-Виль постепенно забылось. Виктор Гюго написал в «Соборе Парижской Богоматери»: «теперь это символ средневекового правосудия, жестокого и кровавого». Кстати, символ средневекового правосудия был замощён отличной брусчаткой, которая уже не раз перелетала в окна ратуши, а затем возвращалась на место.
[indent]Под взорами полицейских и солдат, охраняющих ратушу, Жан-Франсуа долго бродил по мрачным коридорам в поисках человека, который согласился бы принять его заявление. Наконец он обнаружил канцелярию, едва-едва успев перед закрытием на обед, и с ужасом выяснил, что официальная проверка займёт не меньше месяца. На тему неофициальной ухоженный клерк в щегольской голубой жилетке с откровенным недоверием пожал плечами и посоветовал обратиться «на третий этаж». Там усталый и по виду весьма богатый чиновник отмахнулся было, но после долгих уговоров дал-таки адрес Геральдической палаты, по счастью, расположенной в Пятом округе — совсем неподалёку.
[indent]Наконец, изрядно уставший, взмыленный и отчаявшийся выплыть из пучин бюрократии Жан-Франсуа сидел в приёмном покое очень спокойного и почти пустого муниципального учреждения, ведавшего почтовыми марками, торжественной филателией, геральдикой и другими вопросами, связанными с символикой разных государств. Его принял старик с удивительно ясными глазами, одетый в простой чёрный сюртук. Глядя на его лицо, в котором отчётливо виделась тень скорой смерти, Жан-Франсуа понял, что его собеседник застал ещё Старый Порядок. Не те несколько лет после Июльской Революции, а настоящую монархию старой Франции. Клерку реестра было глубоко за семьдесят.
[indent]— Абрантес-и-Авейро, — повторил клерк звучным скрипучим голосом, — испанская дворянская линия. Согласно свидетельствам разных лиц, заинтересованных и нет, возникла в декабре 1757 года, когда некая Мария де Абрантес из Браганцы сочеталась браком с доном Карлосом Альфонсо де Авейро из Арагона. Прервалась в неустановленный месяц двенадцатого года с гибелью последней представительницы рода в Бретони. Её могила ныне находится в департаменте Финистер. Да, мсье де Ревуар, я знаю эту историю. Ко мне уже приходили, чтобы услышать её.
[indent]Водянистые, но яркие глаза клерка уставились в лицо Жану.

[indent]— Приходили? Давно ли это было, сударь и не мсье ли Дамьен задал этот вопрос? — в глазах Жана-Франсуа, должно быть, полыхал пожар надежды, он готов был умолять или угрожать, чтобы узнать всё. Он чувствовал, что окончательно сошел с ума — герцогиня, его прекрасная герцогиня — мертва уже как 52 года!
[indent]— Именно он, — клерк откинулся на заскрипевший стул, устремив взгляд к высокому потолку, где танцевали голубые пылинки. Кроме них в длинном зале не было ни единой души.
[indent]— Он часто приходил ко мне и мы говорили, говорили, говорили... Его страсть. Моё проклятие.
[indent]— Ваше проклятие? — затаив дыхание, переспросил Жан.
[indent]— Дамьен пришёл ко мне наивным юношей, но когда я видел его в последний раз, я увидел одержимого идеей человека. Дамьен желал создать книгу, великую хронику всех родов Европы. Мечтал прославиться и разбогатеть. В конечном счёте, Дамьен услышал то, что рассказал ему я, и это захватило его пуще всяких революций. Я рассказал ему легенду о Родословной, мсье де Ревуар, — отчётливо и строго произнёс клерк.
[indent]Жан-Франсуа слушал, дыша через раз и молясь, чтобы это всё не было сном. Неужели здесь случилось то, что стало началом всего?! Неужели сейчас он узнает, что погубило Дамьена?
[indent]— Пожалуйста, расскажите её и мне. Уверяю, я не стану писать книг.

[indent]И старик заговорил:
[indent]— Тысячей ветвей цветёт дворянское наследие Европы. Сотни человек выводят свои фамилии от королей и князей, епископов, герцогов и графов. В этом хитросплетении таится память о множестве дел, которые уже никогда не будут открыты. Оно рассказывает о знатных титулах, которые давали в разные времена за разные заслуги: воинам за верную службу, крестоносцам во время Походов, верным слугам, сыновьям, завоевателям. В феодальные времена карта Европы была лоскутным одеялом, где земли — а с ними и титулы — возникали и сливались едва ли не каждый месяц. Старший сын наследовал за отцом, а средний становился вассалом, а младший уходил в наёмники и возвращался вольным бароном. Отравители и герои, убийцы и поэты... все они есть в этом древе. Все они — часть созвездия, нарисованного голубой кровью. Здесь, в реестре, мы занимаемся тем, что ищем подтверждения и опровержения, чтобы принести подобие порядка в этот хаос. Чтобы доказать хотя бы что-то и вывести на чистую воду ещё более многочисленных мошенников, в разные времена прикрывавшихся разными титулами. Мы собираем свидетельства, документы, ищем очевидцев и просим рассказы об общих предках. Всё это — часть нашей работы, но она ещё очень далека от конца.
[indent]Клерк сдвинул зашелестевшие бумаги, разворачивая перед Жаном карту Европы:
[indent]— Ничего удивительного, что на такой плодородной почве расцветают многочисленные легенды. О русском царе, поднявшем крестьянский бунт, о внебрачной дочери, о бежавших из плена герцогах, скрывающихся под простым именем. Убитые восстают из мёртвых, живые кажутся усопшими, а наделы, существовавшие сто лет назад, сейчас могут подтвердить разве что ветхие фолианты в податных ведомостях. Налоги, — усмехнулся старик, — вот самая правдивая летопись всех времён. Но легенда, о которой я поведал Дамьену, имеет под собой большее основание, чем простая фантазия. На протяжении многих столетий то здесь, то там возникают странные титулы, не имеющие никакой между собой связи и вместе с тем слишком похожие, чтобы быть ошибкой. Слишком... стройные, будто бы меж ними, за всем сплетением династических браков и тупиковых ветвей, есть некая внутренняя связь. Эти титулы кажутся имеющими отношение к землям, будто бы существовавшим когда-то, но Дамьен убедил меня в том, что подобных земель нет и никогда не было как минимум в пределах Европы. И всё же... и всё же совпадение слишком причудливо, слишком удивительно и незаметно, чтобы иметь под собой природу мошенничества. Впервые его заметил монах, в конце пятнадцатого века составлявший для Инквизиции списки родов, проживавших близ Кёльна. Много позже — увидел я.
[indent]— Что же вы увидели?..
[indent]— Совпадения.
[indent]Сухой палец заскользил по границам европейских государств, пересекая их и возвращаясь вновь.
[indent]— Красную нить, вплетающуюся в гобелен из сотен и сотен имён, чтобы вновь показаться на поверхности несколько десятков лет спустя. Будто бы есть род, не записанный ни в одной книге, но бережно передающий от наследника к наследнику свой титул. Будто бы есть непрерывная родословная, восходящая к самой Римской Империи. Пять семей, мсье де Ревуар. Пять кланов.
[indent]Архивист поднялся, грозно нависнув над картой. Его тень падала на неё так же, как тень Родословной затмевала старинные гобелены с именами давно почивших вельмож.
[indent]— Герцоги Даэва в Португалии, — жёлтый ноготь с застаревшими следами въевшихся чернил упёрся в область Браганцу. — Де Вентру и Мехет, которые возникают среди отпрысков знатных семейств Италии, Франции и Германии. Род Носферату из Османской Империи, известный в старых хрониках как «Двор Красного Султана». Фон Гангрел в Пруссии и даже в Швеции. Ни владений, ни родовых богатств. Ни имён, ни лиц. Абрантес-и-Авейро были единственными, кого Дамьен с моей помощью смог отследить до логического конца. Вы ведь знаете, что полностью этот титул звучит как Абрантес-и-Авейро, герцоги Даэва? Вот вам последний штрих Родословной.
[indent]Жан молчал, поражённый размахом разворачивающихся перед ним событий, и не сразу смог подобрать ответ:
[indent]— То, что вы рассказали... это нечто невероятное и тайное. Эти пять кланов, должно быть, строго хранят свои секреты, раз записей и фактических свидетельств о них так мало. А давно он приходил к вам? И не оставлял ли на сохранение книгу — "Молот Ведьм" на французском языке.
[indent]«Так Дамьен знал. Он знал, что герцогиня не может быть той, за кого себя выдаёт и всё равно до конца был одержим ею. И я его понимаю. Ален, друг мой, что за силы ты потревожил?» — Жан-Франсуа был раздавлен, огорошен тем, что услышал. Неужели лишь из-за того, что его книга могла вытащить на свет эти семейства, талантливый писатель и журналист был убит, погублен неведомым чудовищным образом? Неужели Роберт Фокс тоже — один из них?
[indent]— «Молот Ведьм»... — архивист прикрыл выцветшие глаза и положил подбородок на сухие пальцы. — Этого следовало ожидать. Я знал, что юноша не остановится. Он поверил в легенду, которую я рассказал ему от пустого безделья, увлёкся ею. Мне некого винить, кроме самого себя. Это история, мсье де Ревуар. Удивительно, до жути похожая на правду, но не более чем история. Такая же, как побег Петра Третьего, как сокровища герцогини Наваррской или, зачем далеко ходить, загадка Железной Маски. В ней есть совпадения, цепь событий, может быть, даже зерно истины, но она точно не стоила бы времени, потраченного на себя. Видимо, Дамьен желал найти в этом отвратительном трактате указания большей точности. Охота на ведьм многих заставила прятаться и скрывать неугодных церковным псам родственников. Гонениям подвергались не только колдуны, но и евреи, датчане, любые иноверцы... можно было предположить, что и Родословная, если она существовала, приложила бы большие усилия к тому, чтобы сокрыть себя. Возможно, в книге могли остаться чьи-то имена, приведённые в качестве примеров на судебных процессах. Но нет, Дамьен не появлялся у меня уже несколько недель и не передавал мне книгу.
[indent]Жан-Франсуа кивнул. Он и не думал переубеждать старика, утверждая, что видел живую и здоровую герцогиню Даэва своими глазами. Живую. Видит Бог, ничего более странного на его коротком веку не встречалось!
[indent]— Возможно. Он собрал огромную базу по истории родов Европы за последние лет сто, кажется. Выписки из архивов, газетные вырезки, много всякого. У него вышла бы отличная книга, полезная для истории и исследователей. Вы вдохновили его на великое дело, мсье, не корите себя.
[indent]— Неужели?
[indent]Потухшие было глаза вдруг засветились вновь. Жан-Франсуа понял, что несмотря на весь свой скептицизм, старик и сам сгорал от знания неразгаданной тайны. Взглянув на художника, архивист несмело сказал:
[indent]— О... если бы я только мог взглянуть на это достояние...
[indent]— Все бумаги находятся в редакции «Трибьюн ле Паризьен». Думаю, не будет проблемы в том, чтобы их передали вам. Только одно...
[indent]Архивист чутко поднял голову, будто ожидая худшего.
[indent]— Сегодня ко мне обратился человек, утверждающий, что знает Дамьена, однако по некоторым его словам я понял, что нашего друга уже нет в живых, и этот человек — он представился как господин Роберт Фокс, англичанин — желает получить и скрыть исследования Дамьена. Если вы побоитесь заняться этим делом, никто не посмеет осудить. Если же нет, то нам нужно придумать достаточно запутанный способ передать вам сведения, чтобы не навлечь на вас беду.
[indent]Старик глухо ахнул.
[indent]— Невозможно... как... милый мсье Дамьен — мёртв?! О проклятье, ненавистная легенда. Зачем я рассказал ему о ней, зачем встревожил невинный разум!!!
[indent]Закричав, клерк приподнялся на стуле и указал в сторону дверей:
[indent]— Прошу, юноша, уходите. Не медлите не мгновения, забудьте всё. Мне нет извинений. Я не хочу губить и вас. Идите. Пусть никто... в этом только моя вина... нет! Зачем я сделал это!
Появились другие люди, привлечённые криками старика. К нему бросились с утешениями, а Жана-Франсуа оттеснили в сторону. С потерянным видом художник стоял и наблюдал за горем, которое принесли его вести. Огонь, загоревшийся было в глазах старика, погас.
[indent] Теперь Жан-Франсуа корил себя, что огорчил этого приятного человека. Следовало догадаться, ведь за одно только увлечение Дамьена старик уже переживал. «Да что же я за болван!», — думал художник, испытывая сильное желание побиться головой о дверь, но не решаясь портить государственное имущество. Он должен хотя бы попытаться всё исправить! Он всё равно должен помочь.
[indent]Из Геральдической палаты Жан-Франсуа отправился напрямую в редакцию, уже понимая, что день клонится к вечеру и времени на что-то большее не остаётся.


[indent]Элен наотрез отказалась ехать куда-то с какими-то бумагами и убеждать, по её выражению, «впечатлительного старого Карабаса», в чём бы то ни было. Жан-Франсуа пытался как можно мягче настоять на этом, но Элен как будто не понимала, что добрый художник хочет уберечь её от опасности. А может быть, наоборот, отлично понимала, и от этого только злилась.
[indent]В конечном итоге вызвался синьор Булкони, и так не испытывавший особого желания оказаться на Монмартре ночью. Он и мсье Тат остались упаковывать коробки, а троица друзей поймала экипаж и помчалась на север. Элен сидела между молодыми людьми, взяв обоих за руки, и возбуждённо болтала обо всём подряд.
[indent]Для неё это всё ещё оставалось забавным приключением.
[indent]А Жан-Франсуа с тоской глядел в окно. Над несущимися в такт езде крышами Парижа заходило солнце, оставляя на небе последние пятна рыжего света.
[indent]И глухая тоска шевелилась в душе. Зря он их в это втянул. Весёлая Элен, храбрый Сен-Жак — они будут в опасности, когда Роберт поймёт, что бумаги Дамьена ему не получить. Но отправить их домой сейчас уже не представлялось возможным.
[indent]— Жан! Жан! Давай будем свистеть, когда эти обезьяны с Монмартра попросят на бис! Вот они взбеленятся!
[indent]Жан-Франсуа грустно улыбнулся и покачал головой.
[indent]— Милая Элен, а что, если тебе понравится спекталь?
[indent]— Полагаю, я повешусь, если мне понравится спектакль, который дают в притоне Монмартра. Это будет ударом милосердия моему агонизирующему вкусу.
[indent]Даже мрачные предчувствия Жана-Франсуа спасовали перед жизнелюбием девушки, он рассмеялся:
[indent]— И Сен-Жак напишет печальную заметку о прекрасной девушке, погубленной спектаклем. То-то будет шумиха. Нет уж, дорогая, лучше живи.
[indent]— «Искусство сеет смерть», — замогильным голосом прогудел Сен-Жак. — «Виселица для прима-балерины».
[indent]— «Сто сорок человек были убиты шекспировской трагедией».
[indent]Элен и Сен-Жак переглянулись.
[indent]— А знаешь, Жан, это и правда всколыхнёт Париж...
[indent]— Эй, не предлагайте мне повеситься вслед за убитым вкусом, мне и так... Предстоит вместе с вами наблюдать этот спектакль!
[indent]— Да зачем вешаться? — заметил Сен-Жак. — Можно просто об этом написать. Кто будет разбираться: умер, не умер? Главное, что искусство сеет смерть!
[indent]— К рекам крови, текущим по Монмартру каждую ночь, добавится ещё один водопад. Жан, Жан, с тебя иллюстрация.
[indent]— А как же достоверность фактов? Я думал, вы пишете только правду, — искренне признался в собственной наивности художник, представил картинку и хмыкнул. — Если Элен не убьет меня за то, что привез вас сюда.
[indent]— Будто ты рисуешь только правду, — возмутилась Элен. — Любой уважающий себя журналист должен писать о том, что волнует общество! Конечно, очень хорошо, если при этом он пишет правду...
[indent]— Но сам подумай, — подхватил Сен-Жак, — в Париже несколько газет и много журналистов. В неделю каждый пишет по нескольку статей. На всех ведь правды не напасёшься.
[indent]— Да. Волнующих общество тем явно больше, чем правды.
[indent]— Хорошо-хорошо, я понял. Понял, что больше не буду верить газетам. Ребята, а вам в редакцию пишут письма читатели?
[indent]— Это у папы надо спрашивать. Он у нас заведует редакторской колонкой, где с читателями общается. А ты что, хочешь написать?
[indent]— Да нет, просто интересно, — пояснил художник и разговор ненадолго затих.
[indent]Тем временем, фиакр пересёк бульвар Пигаль и это означало, что Рубикон пройден. Улицы враз стали тесными и грязными. Дома жались друг к другу словно в попытках согреться, но в них, как в щербатой улыбке атамана, возникали провалы и попросту сырые дыры, в глубине которых мрачно мерцали факелы и масляные фонари.
[indent]Извозчик предупредил:
[indent]— Дальше рынка на Имперской улице я не поеду.
[indent]Похоже, дурная слава у этого места была неспроста. Жан-Франсуа смотрел на дома и думал, что, оказывается, всегда есть место похуже, чем ты думал.
[indent]— У кого-нибудь есть с собой оружие? Нет? Тогда предлагаю свистеть крайне негромко, — и ответил извозчику, — спасибо, милейший, дальше мы сами. Элен, может быть, вам стоит вернуться? Я-то сойду за своего, кажется.
[indent]— Ты издеваешся? — Элен вспыхнула. — Это я тебе сейчас сойду за своего!!!
[indent]Расплатившись, они вышли, оказавшись в багровом полумраке безымянного переулка. Впереди шумел дешёвый уличный развал, позади во мраке растворился задник наёмной кареты. Несмотря на браваду, Элен крепко взяла их обоих за руки.
[indent]Что такое Монмартр?
[indent]Монмартр — это холм, второй из самых высоких холмов Парижа. Монмартр — это район. Монмартр — это бездна улиц и кривых лестниц, карабкающихся вверх, туда, где до сих пор высятся зубчатые осколки гигантских ветряных мельниц. Монмартр — это пышные виноградники, разбитые среди покосившихся глинобитных стен. Это тихое кладбище близ дороги Святого Оуэна. Это старые конюшни, загромождающие своими дощатыми кубами пустыри близ пляс-Марок. Это дешёвое жильё, привлекающее сюда неимущих парижан.
[indent]И всё же, это — не Монмартр.
[indent]Монмартр — это кабаре «Мулен Руж» и «Чёрный Кот». Это исполинские бараки, где снимали комнаты художники и писатели, готовые тратить последние деньги на вино и женщин, но не на собственные удобства. Это сонм крохотных кафе и ресторанов, это бесконечные бордели, притоны, рынки, подворотни, подвалы и самовозведённые надстройки над крышами. Здесь из узких дверей тянуло запахом жарящегося мяса, а через два шага уличный факир крутил вокруг себя пять огненных колёс. Из кривых переулков раздавались взрывы пьяного гогота и вопли, цыганки с лотков торговали вразнос всякой всячиной, напоминавшей Жану-Франсуа дохлых кошек.
[indent]— Эй, красотка, а тебе не многовато двоих? — вульгарная мадам в пышном платье схватило было Жана-Франсуа за руку и влажно чмокнула в щёку.
[indent]— Мне и трёх мало будет! — не смутившись, крикнула Элен и потащила молодых людей за собой.
[indent]Проститутка провожала её весёлым смехом.
[indent]По дороге к рю д'Оран, оказавшейся на редкость прямой, Жан-Франсуа навидался всякого. В одном из дворов домохозяйки дымили папиросами и развешивали бельё, а в соседнем двое мужчин лениво избивали третьего, обсуждая вчерашние скачки. Собаки грызлись за валяющийся прямо посреди улицы куриный труп, а полная кухарка грозила из окна второго этажа поварёшкой:
[indent]— Опять пьяный?! Не вздумай даже подниматься домой!
[indent]У Жана-Франсуа было чувство, что кто-то идёт следом за ними. Звук шагов эхом множился в подворотнях. На стенах переулков плясала тень, закрывая фонари. Обернувшись несколько раз, он никого не видел, но смутное ощущение чужого присутствия не исчезало. Как тогда, на пороге собственного дома. Джинны. Должно быть, это они. Вдруг подумалось, что если он не согласится на сделку с Робертом, тому будет не обязательно убивать его — с этим преотлично справятся кошмары и паранойя. И те, чьи взгляды иглами вонзаются в спину.
[indent]Но, несмотря на малоприятные детали, здесь царила жизнь. И смерть, безусловно, но они были едины. Жан-Франсуа чувствовал, как в нем просыпатется художник, как образы и картины проникают куда-то в глубины души и скапливаются там до лучших времён. Париж был и таким тоже. Откуда-то гремела музыка. Индус в высокой чалме вытворял удивительное с коброй, качающейся под звуки дудки. Девочка-воришка попыталась стащить у Сен-Жака часы. Над домами с треском взлетел и разорвался фейерверк, вызвав у всей улицы бурю эмоций. Даже у входа в театр толклись неопрятные мужчины и чрезмерно крикливые женщины, отчего представлялось, что трое прибыли вовсе не на спектакль, а к какой-то весьма популярной распродаже.
[indent]Не было ни фойе, ни люстр, ни партера: просто заставленный стульями зал, в котором витали облака сигарного дыма.
[indent]И вот, наступил момент истины.
[indent]— Мадам и месье!
[indent]Толстый распорядитель поднялся на помост, громкими хлопками призывая к тишине. Служанка с жестяным колпаком гасила свечи по всему залу, погружая зрительские ряды в темноту. Кто-то шаркал ногами, кто-то кашлял, за спинами троицы вполголоса вёлся разговор о том, что мясник Колетти задолжал кому-то полсотни франков, но это подобие тишины вполне устроило распорядителя. Протерев лоб платком, он продолжил:
[indent]— Добро пожаловать в театр полковника де Бузона! Сегодня на сцене мы с превеликим удовольствием исполним для вас «Тысячу и одну ночь», а в главной роли восточной красавицы выступит сама Катарина Фатейхо!
[indent]Зал жиденько зааплодировал. Сен-Жак громко, отчётливо и очень грустно сказал «Браво!», отчего соседние ряды начали киснуть со смеху.
[indent]Со стороны оркестра полилась музыка и запахи вина, а на сцене затеплилась единственная лампа. Катарина Фатейхо, окутанная газовой вуалью, ступила из темноты, и Жан-Франсуа понял, что не ошибся — это её профиль был изображён на портрете. Катарина была миниатюрной и загорелой почти до черноты девушкой с чувственным лицом и огромными чёрными глазами. В гибкой пластике её движений, в волне чёрных как смоль волос чувствовалась животная грация, чуждая европейским дамам. В зале повисло разгорячённое дыхание. Десятки невежливых взглядов голодно обшаривали почти обнажённое тело актрисы, укрытое лишь фиолетовыми шароварами и полотнами вуали, которые она поддерживала в воздухе взмахами рук в такт фальшивящей скрипке.
[indent]Голос у неё оказался низкий и магнетизирующий:
[indent]— В далёкой аравийской стране...
[indent]Элен и Сен-Жак молчали. Всё в этом театре было отвратительно: жирный распорядитель, наверняка никакой не полковник, полупьяная публика с пьяным оркестром, скрипучий пол, неудобные столы, вонь загашенных свечей из парафина пополам с салом, духота, хриплые вздохи со всех сторон — всё.
[indent]Кроме неё.
[indent]Катарина Фатейхо изогнулась на диване, позволяя рукам мягко скользить вдоль тела, повествуя о прелестях своей юной красоты всем желающим. Здесь, в грязном притоне, другие «спектакли» бы и не пользовались популярностью, но почему именно тут, именно она! Де Ревуар почувствовал укол зависти.
[indent]— ... и тогда султан приказал ей услаждать свой взор и свой слух тысячу ночей и ещё одну...
[indent]Губы Катарины налились томным багрянцем. Она кусала их, запрокинув голову, пока какой-то неумело задрапированный кривляка изображал султана и силился сидеть неподвижно.
[indent]— Беру слова назад, — тихо пробормотала Элен.
[indent]Жан молча пожал её руку, принимая капитуляцию. Актриса была прекрасна. Невольно он сравнивало её с герцогиней и ему мнилось в них что-то родственное, хотя девушки были совершенно разными. Ему нужно было с ней поговорить. Но Дамьен! Как много и как умело он скрывал! Если бы они снова встретились, Жан вполне мог бы для начала хорошенько с ним подраться.
[indent]— И тогда султан поднялся с ложа!
[indent]Взвихрив шали и накидки, Катарина закружилась словно дервиш. Еле слышно звенели кольца и браслеты, украшавшие её щиколотки и запястья. Даже на тёмных грудях блестели серьги, вдетые в соски. Запрокинув голову, Фатейхо медленно начала танцевать.
[indent]В музыку вступил бубен, тревожно содрогаясь в тишине.


[indent]Тень упала на грязную землю переулка. Обойдя хрюкающих свиней, сосредоточенно рывшихся в грязи у сточной канавы, некто быстро зашагал вперёд.
[indent]— Эй, красавчик! Не хочешь поразвл...
[indent]Проститутка не стала смеяться вслед этому человеку. Едва увидев его лицо, она шагнула назад, умоляя святых, в которых не верила, чтобы тот поскорее ушёл.
[indent]Сегодня святые ответили ей.


[indent]— И в последнюю ночь она пала на колени султана, — с надрывом воскликнула Катарина, — и умоляла его пощадить своего отца и братьев. «Возьми меня, возьми мою жизнь, но молю, сохрани их!»
[indent]Она опустила руки, вытянув их вдоль тела как солдат — словно подбитые крылья, накидка упала следом.
[indent]— И султан ответил, что не возьмёт ни их жизни, ни жизнь отца её, ни жизни братьев, и что примет он её в гарем первой женой. Так и закончилась тысяча и одна ночь историй.
[indent]Катарина мгновение стояла неподвижно, а потом внезапным движением выскользнула из фиолетовых шаровар. Занавес тут же рухнул вниз, но Жан-Франсуа ещё видел на его фоне обнажённую фигуру Катарины, скромно стоящую посреди пустой сцены.
[indent]Весь зал подался вперёд, дружно ахнув. Загремели аплодисменты, и Сен-Жак аплодировал едва ли не громче всех. В загорающихся свечах виднелись раскрасневшиеся и смущённые лица, кто-то громко требовал продолжение, а самые нетерпеливые уже спешили за сцену, где два крепких жлоба разворачивали их обратно.
[indent]— Ну и театр одного актёра, — оценила Элен. — С Сен-Жаком всё понятно. Эй, Жан, а ты не прочь бы с ней... ну, того?
[indent]— А? Не знаю, Элен. Она безусловно прекрасна, и я хотел бы её нарисовать... Но пойдёмте, нужно поговорить с ней, вы ведь поняли, это её изображение было у Дамьена! — Жан-Франсуа, который точно знал, что жить ему осталось не так долго, не загадывал слишком далеко. В другое время он бы согласился с Элен и не отказался от свидания всех со всеми, включая весельчка Кессельроде. Но сейчас ощущение, что за ним идут, заставляло бежать сломя голову.
[indent]— Хотел бы. Её. Нарисовать, — недоверчиво прокаркал Сен-Жак. — Вот как это называется.
[indent]Элен хихикнула:
[indent]— Надо будет тоже так попробовать. Как думаешь, я смогу... ну, как она...
[indent]— Я буду твоим султаном! — поспешно вызвался Сен-Жак. — Можно?
[indent]— М-м-м... — Элен смерила его оценивающим взглядом и благосклонно улыбнулась. — Конечно. Договорились. А где Жан?
[indent]Жан уже стоял перед стеной из двух крепких мсье с лицами, похожими на булыжники. Видимо, Жан-Франсуа всё-таки отличался чем-то от местной публики и за типичного «своего» не сошёл: переглянувшись, громилы расступились перед ним и завистливые взгляды рассасывающейся толпы не очень дружелюбно уставились в спину художника.
[indent]— Пальцем тронешь Жемчужину, — сказал один, пропуская Жана в узкий коридорчик, — тебя убьют.
[indent]Художник не ответил. Быстрыми шагами он прошел коридор и замер перед занавесом, чтобы предупредить:
[indent]— Мадемуазель Фатейхо, позвольте войти? У меня есть сведения об Алене Дамьене, возможно, вы помните такого...
[indent]— Входи.
[indent]Последовав приглашению, Жан оказался в театральной гримёрной, целиком затянутой в бархат и ворс ковров. Здесь не было будто бы ни единой твёрдой поверхности, а багровый абажур лампы создавал чувство приятной интимности. Зеркала таинственно отблёскивали в окружении портьер, а сама дива стояла у небольшого таза в углу, смывая с лица макияж. На ней вновь были те самые фиолетовые шаровары и пеньюар, подвязанный мягким ремешком.
[indent]— Это о нём ты мне рассказывал?
[indent]Жан-Франсуа замер. Безумие заразно? Девушка, настоящего лица которой он всё ещё не видел, то ли говорила с кем-то другим, то ли сама была кем-то другим. Насколько помнил Жан-Франсуа, он о Дамьене говорил лишь с Элен, а это определённо не она. Портьеры и зеркала были плохими пособниками хорошему обзору, художнику оставалось только ждать и взращивать подозрения.
[indent]— Эм, мадемуазель?..
[indent]Из-за плеча Жана раздался довольный басовитый смешок.
[indent]— О нём, о нём. Тот самый маляр. А говорил, что заглянешь ко мне с бутылочкой-другой...
Рядом с дверью, спрятанное от взоров входящих полумглой и расположением, стояло большое велюровое кресло, в которым развалился не кто-нибудь, а мсье Гренель собственной персоной. У его ног по обыкновению стоял цилиндр.
[indent]— Мсье Гренель! — как ни странно, Жан-Франсуа скорее обрадовался ему, чем испугался. — Прошу меня простить, никак не выдался случай. Мадемуазель, вы были обворожительны, — он поклонился, решив начать с хоть каких-то приятных слов. А уж потом перешёл к делу. —Вот, — бывший у Дамьена портрет Катарины был извлечён из кармана и лёг ближайшую к ней горизонтальную поверхность — называть мебелью пушистые стены у художника язык не поворачивался. — Боюсь, у меня плохие новости о нашем друге. Я полагаю... простите, полагаю, что он мёртв. Хотя возможно, вы знали это с самого начала. И всё это задумали, чтобы я отвлёк внимание его убийц, пока вы придумываете план мести... Если я не прав, самое время начать, потому что один из них, я полагаю, ищет меня прямо сейчас. И он — найдёт. — Жан-Франсуа упал на какой-то пуфик и приготовился слушать. Он надеялся, что детектив окажется достаточно добр, чтобы разъяснить последние неясные моменты в биографии Дамьена, прежде чем бежать прочь от такого опасного соседства. Других вариантов Жан не представлял и хотел лишь попросить прихватить своих друзей, чтобы с ними не случилось ничего плохого.
[indent]Катарина взяла портрет, не демонстрируя ни испуга, ни удивления. Улыбка проскользнула по её губам, но в этой улыбке была печаль.
[indent]— А вы не верили, Люсьен.
[indent]— Я не могу поверить и сейчас, — откликнулся Гренель. — Убить журналиста? Просто так? Убийцы?
[indent]— Это не убийцы, мой милый Люсьен.
[indent]Катарина подошла к сидящему художнику и нежно коснулась его щеки, за суматошные дни местами покрывшейся лёгким пушком. От актрисы сладко пахло кокосовым маслом и капли воды блестели на чёрных волосах.
[indent]— Малыш Ален не был моим другом. Его интересовала не я, а память, которой я могу с ним поделиться. Но когда он пришёл ко мне, он был так запутан, он отчаянно цеплялся за любые фантазии. Я утешила его... как умела.
[indent]Ладонь актрисы скользнула вдоль бьющейся на шее художника жилки, забираясь под воротник рубахи. Мсье Гренель буркнул:
[indent]— Опять это безумие.
[indent]— Когда я узнала, зачем он приходит ко мне, я испугалась не того, что он безумец, а того, что он говорит правду. Потом он не пришёл на рандеву со мной. Тогда я попросила Люсьена, которого знаю со времён, когда ещё не была актрисой дешёвого театра, узнать больше. Но Люсьен убеждает меня, что я в плену наваждений. А вот передо мной сидишь ты. Такой юный, такой откровенный...
[indent]Пальцы актрисы расстегнули верхнюю пуговицу на рубашке художника.
[indent]— Ты не можешь лгать. Ты не умеешь лгать. И я знаю, что дни мои сочтены.
[indent]Жан-Франсуа открыл глаза и взглянул на актрису, в которой начал подозревать провидицу, не больше не меньше.
[indent]— Так бегите. Пусть он не найдёт вас! Дамьен хранил ваш портрет. Я не всё узнал, но верю, что вы оказались ему лучшим другом, чем я. Он ведь спрашивал вас о родословных?
[indent]— Он уже нашёл, — Катарина Фатейхо наклонилась к Жану-Франсуа и поцеловала его в лоб. — Ты привёл их за собой. Не пугайся: так или иначе, ты лишь приблизил неизбежное. А пока мы здесь, ничего не случится. Ведь с нами Люсьен.
[indent]— Простите, — Жан-Франсуа чувствовал себя ужасно виноватым, но и в самом деле ничего не мог поделать, только тонуть в тёмных глазах девушки и слышать шорох песка за её словами. Будто ветры той самой далёкой Персии следовали за своей наследницей. Она опустилась перед ним на колени, увлекая его лицо так, чтобы взгляды их соединились.
[indent]— Я происхожу из народов Персии, милый мальчик. За этим Ален приходил ко мне. Об этом спрашивал. Он желал знать, как переводится слово Даэва с языка, на котором говорили предки моих предков за тысячи лет до появления нас с тобой.
[indent]— И что же вы ему ответили? Он говорил вам когда-нибудь о герцогине Даэва, которую встретил в Париже?
[indent]— Он рассказал мне всё, что знал, — Катарина Фатейхо покачала головой. — Мужчины, юноши... все одинаково доверчивы к женским чарам.
[indent]Мсье Гренель хмыкнул.
[indent]— Должна признать, Люсьен единственный, кто любит свою толстую жену больше, чем ласки восточной чаровницы.
[indent]— Она вовсе не толстая.
[indent]— Разумеется, поэтому ты зовёшь её Колбаской. А вот Ален... Ален оказался таким же, как все.
[indent]Актриса взяла художника за руки и легонько сжала их.
[indent]— Поэтому я знала всё. И поняла, что правда слишком ужасна, чтобы оказаться ложью. Ален считал, что Даэва — это место, откуда берёт начало Родословная, но это было не место. С авестанского языка, на котором говорили народы сатрапии Арья за две сотни лет до завоеваний Александра Македонского, «даэва» переводится как «милый демон». К сатрапу явилась женщина из пустынного племени и пообещала ему, что с заходом солнца ничто не сокрушит его могущество. В обмен она попросила...
[indent]Актриса поднесла руку Жана к губам и мягко поцеловала костяшки.
[indent]— ... его кровь. По-румынски, это создание зовётся vampyri.
[indent]Вампир. Милый демон, сходящий с картины. Тушь, стекающая по коже. Художник судорожно вздохнул и закрыл глаза.
[indent]— Она очаровала его. В тот день, когда мы виделись последний раз, Дамьен был словно одержимый любовью безумец. Но ей ведь не было нужды убивать его, он и так отдал и сделал бы всё, как и ваш сатрап, наверное.
[indent]А он сам? Даже сейчас Жан-Франсуа, очарованный уже Катариной, пытался оправдать герцогиню и верил в её доброе сердце.
[indent]— Был ли шанс на спасение? Что случилось в конце той легенды?
[indent]— Двести лет сатрапия процветала. Её столица, город Артакоана, стал одним из виднейших центров всей Древней Персии. Дарий I назвал её третьим городом своего царства. Затем она вошла в состав государства Александра. А что до людей, исчезавших на её ночных улицах... — Фатейхо нежно поцеловала вторую руку художника. — Какой летописи интересны мелкие люди?
[indent]— Это уж точно, — хмыкнул Гренель. — Взглянуть только, что про войны пишут.
[indent]— Они поедают нас. Для них мы — всего лишь игрушки, мальчик мой. И когда мы становимся опасны...
[indent]Катарина поднялась, взмахнув чёрной копной.
[indent]— ... нас сжигают.
[indent]Из главного зала донеслись первые вопли и гул огня.
[indent]— Пожар!
[indent]— Горим!

[indent]Жан-Франсуа вздрогнул. Ему казалось, он попал в сказку, и отдалённые крики — это оттуда, с улиц Артакоаны, где предают огню непокорных воле зачарованного сатрапа. Возвращение в реальность заняло несколько долгих секунд, пока воображение дорисовывало возмущенных жителей, несущих факелы ко дворцу человека, продавшего их жизни демонам. Возможно, история заканчивалась иначе, жаль, времени, чтобы её узнать, оставалось всё меньше.
[indent]— Пожар? — недоверчиво переспросил художник и вскочил. — Пожар! Здесь есть ещё выходы? Там, в зале, мои друзья!
[indent]— Проклятье, — взревел Гренель. — Эти ваши дьяволы, демоны и убийцы у меня в печёнках сидят!
[indent]— Люсьен... — актриса храбрилась, но из-под отрепетированной маски трагического равнодушия проглядывал ужас.
[indent]— Р-р-р...
[indent]В руке Гренеля возник серый револьвер конструкции Лефоше. Почти такой же был дома у самого Жана-Франсуа. Отец прислал, прослышав об очередных парижских волнениях — но если Жану он казался несусветной пушкой, то в лапе следователя выглядел хоть увесисто, но вполне реально.
[indent]— Люсьен!
[indent]— Они наверняка окружили здание, кто бы это ни был. Из него один ход. Они следят за ним. Даже если мы не выйдем и спрячемся наверху, рано или поздно огонь заставит нас прыгать из окон.
[indent]— Люсьен...
[indent]— Моя двуколка сможет взять двоих. Троих, если потеснимся как следует. Она стоит в переулке позади театра. Но...
[indent]— Люсьен...
[indent]— Но мы не уедем далеко, если за нами кинется погоня. Они ждут кого-то из вас, а? Придётся вам покончить с досужими россказнями и взять на себя роль поинтереснее.
[indent]— Жан! Жан!
[indent]Тут в зале сухо ударил выстрел, сопровождаемый воплями перепуганной публики. По коридору застучали каблуки, а Гренель мигом поднялся и встал перед дверью.
[indent]— За кресло, — велел он. — И решите, кто из вас больше похож на подсадную утку.
[indent]— Я нужен им! Мсье Гренель, мадемуазель Фатейхо, спасибо вам, за всё. Прошу, спасите Элен и Сен-Жака, — сейчас Жан-Франсуа перепугался не за себя, а за девушек, не повинных ни в чём, кроме знакомства с двумя безумцами — им самим и Дамьеном. И был готов на всё, чтобы они не пострадали. — Я выйду из здания и постараюсь, чтобы меня заметили. Удачи вам!

[indent]Актриса не раз порывалась возразить, но Жан-Франсуа был непреклонен. Он сделал свой выбор. Тем временем, в зале раздался очередной треск. И тут на пороге появились перепуганные Элен и Сен-Жак, которые едва не посерели при виде направленного на них револьвера.
[indent]— Стойте! — закричал художник из-за кресла. — Это мои друзья!
[indent]Жан-Франсуа вовремя успел объяснить ситуацию.
[indent]— Тогда идите за мной, «друзья».
[indent]Гренель подхватил цилиндр и первым зашагал вперёд.
[indent]Оказалось, что никто не стрелял: просто в зале начинали лопаться прогнившие деревянные балки, по которым уже бежал огонь. Сухой треск дерева казался грохотом выстрелов, а неведомые убийцы чудились в каждой из мечущихся фигур. Последние из зрителей в панике выскакивали на ночную улицу, освещённую злыми отсветами пожара во всех окнах. Пятеро «детективов» тоже бежали через зал, поминутно кашляя в клубах жирного чёрного дыма и спотыкаясь о стулья. Казалось, число стульев удвоилось: их было целое море, и всё оно оказалось именно на пути к дверям. За спиной в красивом ворохе искр рухнули подмостки сцены и их тут же накрыл пылающий занавес, превратившийся в один большой столб огня.
[indent]У дверей сыщик повернулся. В ревущем зареве он казался толстощёким индейским божком, зачем-то взявшим револьвер и напялившим цилиндр.
[indent]— Хорошо, — мсье Гренель на прощание крепко пожал Жану руку. — Слушай, сынок. Я выведу твоих друзей, слово полицейского.
[indent]— Куда? Откуда?! Почему мы не идём вместе?! — закричала Элен. — Кто вы вообще такой?!
[indent]— Долго объяснять.
[indent]Катарина ничего не стала говорить. Просто взяла и поцеловала Жана в губы. Элен тут же заняла её место и сделала то же самое. Сен-Жак помотал головой:
[indent]— Я воздержусь. Не понимаю, что тут происходит, но у нас, кажется, проблемы.
[indent]— Когда выйдешь, — бросил Гренель, — держись оживлённых мест. Беги на запад и юг. В этом квартале почти не бывает полицейских, поэтому надеяться ты сможешь только на себя.
[indent]«А когда получалось иначе?» — хотел ехидно возразить художник, но подумал, что не хочет в это верить. Он был не очень похож на героя-одиночку.
[indent]Набрав в грудь воздух, Жан первый шагнул в дымный саван, застлавший входной проём. Несколько шагов — и вот он уже стоит на тротуаре, а за его спиной пылает театр полковника де Бузона. Потерянная публика широким полукругом собралась окрест, а вдалеке уже звонил пожарный набат.
[indent]Но Жан-Франсуа смотрел не на огонь. Не на актёров и не на зрителей.
[indent]Он смотрел на худого человека, стоящего на противоположной стороне улицы. Худого человека в твидовом сюртуке. С запавшими щеками, землистого цвета кожей и огненно-рыжими волосами.
[indent]В глазах Роберта Фокса бился иной огонь: алый и совершенно нечеловеческий, полностью поглотивший зрачки, радужку и белки. Озёра красного огня занимали то место, где полагалось быть глазам.
[indent]То был не человек.
[indent]Как он и обещал, джинны пришли за душой Жана.
[indent]«Англичанин» медленно развёл руки — и в левой был зажат короткий нож.
[indent]Жан-Франсуа почти так же медленно и вдумчиво показал ему неприличный жест и рванул на узкую улочку, придерживаясь общего юго-западного направления по возможности. Он бежал, не тратя силы даже на сетования в адрес своего пьянства. Но пытался не столько ускользнуть, сколько увести демона за собой.
[indent]Из толпы ему наперерез кинулся коренастый мужчинка в рабочей куртке и клетчатом кепи, надвинутом на самые глаза так, что из-под него виднелась только сизая недельная щетина. Но у художника словно выросли крылья — он промчался мимо мужчины, оставив ему в руках только воздух. Внезапно его осенило: он понял, что уже видел этого мрачного типа. Тот покупал цветы в лавке напротив редакции «Трибьюн», он слонялся по привокзальной площади, он, кажется, даже проходил ему навстречу, когда взволнованный Жан торопился попасть из ратуши в Геральдическую палату. Вот каким образом «демоны» нашли его — совершенно не демоническим, попросту приставив шпиона.
[indent]Но вот толпа осталась позади и Жан окунулся в чернильную мглу.
[indent]Монмартр поистине был лабиринтом, которому ночь ничуть не добавляла понятности. Временами художнику приходилось бежать буквально на ощупь, надеясь только на то, что он не врежется лбом в угол дома или низкую вывеску, и не упадёт без сознания. Но провидение будто бы берегло его — всякий раз де Ревуар выныривал то на площадь, то в другой переулок, где свет позволял ему сориентироваться. Но куда бы ни сворачивал Жан-Франсуа, позади грохотал стук шагов. Он не менял ни скорости, ни темпа. То было размеренное шествие смерти, всякий раз следующей за ним по пятам. Изломанная тень падала на брусчатку перед ним. Собаки и курицы в панике бросались прочь, предвещая то, как Роберт Фокс выныривал из переулков, отрезая путь к бегству. На рю Дежан Франсуа понял, что задыхается. Злой ветер поднялся над Парижем. Он завывал среди труб и карнизов, трепал навесы над лавками и тавернами, швыряя в лицо вчерашние газеты, обрывки мусора и пыль. Облака словно обезумевшие мчались по небу, то закрывая яростно-белый шар луны, то вновь позволяя ему плыть во всём мрачном великолепии.
[indent]И Жан бежал. Один-одинёшенек в исполинском чёрном городе, пыхтящем клубами дыма, звенящем, воющем, содрогающимся в агонии жизни. Лёгкие резал огонь, но невыносимым волевым усилием Жан-Франсуа заставлял себя не сбавлять темп. Казалось, ноги превратились в два кровоточащих обрубка. Связки в коленях ныли, а дыхание превратилось в надсадный вой. По щекам Франсуа катились слёзы.
[indent]И не смолкал стук шагов за спиной. Торжественный и мрачный, тощий как скелет-герольд на поруках у Смерти, Роберт Фокс шагал прямо в центре лунной дорожки. В сжатом кулаке тускло взблескивало лезвие клинка.
[indent]Он возникал из луж темноты, когда фонари гасли, один за другим задуваемые диким ветром. Скрипели вывески, почти срываясь с цепей, и дрожали врытые в землю колья навесов над пустыми уличными лавками. Он был повсюду.
[indent]Мистический ужас преследовал Жана-Франсуа по пятам, и на этот раз дело не происходило в его сне.
[indent]— Тебе не уйти, — тихо сказал Роберт Фокс, но сверхъестественное эхо влило его ядовитый шёпот прямо в уши художника. Жан едва не споткнулся.
[indent]На его ладонь капнула кровь.
[indent]Но вдали — ещё так далеко! — забрезжил свет большого бульвара...
[indent]В такт набату крови в голове Жана-Франсуа бились мысли:
[indent]Он. Должен. Добежать. Дойти, доползти — как угодно. К чёрту всех демонов ночи, к чёрту Фокса! Жан-Франсуа вдруг понял, что очень хочет жить, несмотря на всё случившиеся. Хочет, чтобы его дети походили на светловолосую хулиганку Элен и никогда не теряли верного направления. Хочет прочесть книгу о переплетении знатных имён и семейств Европы, и не встретить там ни единого упоминания о проклятых Даэва и прочих. Увидеть пески Персии или что там сейчас на их месте, и непременно выпить бутылочку вина с мсье Гренелем. Но для этого нужно было собраться и совершить невозможное — выжить. Сделать ещё рывок, вдохнуть немеющими от напряжения лёгкими и обогнать смерть. Что делать дальше, он не знал, свет бульвара стал для него путеводным маяком надежды.
[indent]Ботинки художника застучали по скользким ступеням лестницы, в которую превратилась идущая под уклон улица. Ветер упорно дул ему в грудь, пытаясь остановить. Но, хватаясь за чугунные перила, Жан-Франсуа отчаянно рвался вперёд. И фонари, голубые газовые фонари в стеклянных корпусах, становились всё ближе. Их свет был ярким и ровным. Жан-Франсуа даже начинал различать, что где-то там, внизу, есть движение — кажется, это поток грузовых телег шёл от ворот в Тьерской стене, развозя по городу продукты на день грядущий.
[indent]И он бежал. Вернее, он шёл, задыхаясь, но всё ещё думал, что летит, будто птица.
[indent]Фонари были так близко...
[indent]— Ты знаешь, куда ведёт эта дорога, Жан, — едкое шипение возникло в ушах, где был только безумный стук крови. — Ты же помнишь притчу. Джинны найдут тебя.
[indent]Жан-Франсуа шаг за шагом спускался вниз, а Роберт Фокс шёл всё медленнее. На границе светового пятна от первого фонаря он и вовсе остановился.
[indent]И в этот момент с бульвара свернула чёрная карета. Чёрной двойкой была запряжена она и герб испанского рода золотился на её дверце, которая беззвучно раскрылась навстречу художнику. У противоположного окна замер силуэт, который Жан узнал без всякого света или подсказок. Его сердце глухо стукнуло, когда Мадам, прекрасная неодолимой испанской красотой, повернулась к нему. Охваченный сверхъестественным желанием, Жан сделал ещё пару шагов... и остановился.
[indent]Потом повернулся.
[indent]Роберт Фокс шёл к нему, зажав в руке нож. Мадам безмолвно ждала в глубине салона. И так манили фонари вниз по большому бульвару.
[indent]— Не иди по старой дороге, — попросил Роберт Фокс, и в этот момент Жан понял, о чём говорит англичанин. Если он бросится в бегство, то никогда уже не найдёт покоя. Его жизнь превратится в череду безумных ночей, проведённых, дрожа, в худших из городских лачуг. Спасёт ли его Элен, спасёт ли мсье Гренель?
[indent]Взгляд Жана скользнул к карете Мадам.
[indent]Но если он шагнёт на подножку, то сделает последний шаг навстречу безумию, в которое его погрузили чары Мадам. Восторг сожжёт его безвозвратно, оставив на месте Жана-Франсуа прекрасную и пустую оболочку юноши, иссушённого до дна и с восторженными криками ждущего всё новой боли.
[indent]Не лучше ли смерть от быстрого ножа убийцы? Не будет боли. Не будет страха. Не будет лжи. Не будет загадок.
[indent]Не будет уже ничего. Может быть, Дамьен добровольно сделал этот выбор?
[indent]— Жан... — это прошептал Роберт Фокс.
[indent]— Жан... — это звала Мадам.
[indent]— Хх... хх... ххх... — это сипел сам Жан, согнувшись пополам и роняя на брусчатку слюни и кровь.
[block]J-F Escape 1 [nWoD Result: 1]  7xD10:  1 7 10 6 6 6 1 +6
Fox Chase 1 (5xD10) SUCCESS [1]: 7, 7, 5, 3, 8
J-F Escape 2 [nWoD Result: 1]  7xD10:  7 3 6 2 4 8 4
Fox Chase 2 (5xD10) SUCCESS [1]: 9, 4, 2, 7, 5[/block]


[indent]— Вот и всё.
[indent]Марта Джонс сложила ладони на коленях и смущённо улыбнулась, показывая, что её история подошла к концу:
[indent]— Чудесная сказка, не более того, но всё же чудесная.
[indent]Адвокат господина Лешана, выступавшего на аукционе под именем «джентльмена, пожелавшего остаться анонимным», сделал глоток воды из высокого стакана и аккуратно отставил его на столик дизайнерской работы.
[indent]— Замечательный рассказ. Вижу, вы знаете, о чём говорите, мисс Джонс. И если в искусстве вы разбираетесь так же хорошо, как в историях, — на этом месте Марта деликатно рассмеялась, — вы отлично подходите моему клиенту. Вот она.
[indent]Марта указала пультом в сторону окон и по ним поползли жалюзи, приглушая солнечный свет. Кабинет погрузился в полутьму, а адвокат мистера Лешана извлёк из специального портфеля прямоугольник, запакованный в специальный «дышащий» пластик. Его углы были зафиксированы пластинами пенопласта, которые адвокат и Марта бережно разложили в стороны. Под шелест оболочки на столе мисс Джонс развернулось полотно.
[indent]Повисла долгая тишина. Мужчина и женщина, оба уже в летах, респектабельные, ухоженные, смотрели на него как заворожённые дети и даже забыли дышать. Как консультант в области изобразительных искусств, Марта первой взяла себя в руки:
[indent]— Это она.
[indent]— Да.
[indent]— «Испанская герцогиня» кисти Жана-Франсуа де Ревуара, Париж.
[indent]Адвокат кивнул и закончил обязательную формулировку:
[indent]— Приблизительно тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год.
[indent]— Не приблизительно. Я же рассказывала вам.
[indent]— И я верю. Но для выставления её в виде лота требуется официальное заключение искусствоведа. Необходим анализ, историческая справка. Вы знаете процедуру.
[indent]— Какова стартовая цена?
[indent]— Господин Лешан просит за неё от двадцати миллионов долларов. Нужен специалист соответствующего уровня, поэтому мы и пригласили вас из Чикаго.
[indent]Марта медленно склонила голову.
[indent]Вскоре картина исчезла в портфеле, а портфель был закрыт в стенном хранилище, и мисс Джонс провела адвоката к лифту. Она наблюдала, как стеклянная колба ползёт по трубе из прозрачного стеклопластика — все внутренности здания администрации аукциона были сделаны из прозрачного пластика и стеклянных панелей. В атриуме шумел фонтан: его струя била сквозь прутья разорванной клетки, торчащие во все стороны. Эта композиция называлась «Свободное искусство», и неуёмное биение воды символизировало победу творчества над оковами общества. Адвокат остановился у фонтана, подняв голову, и на прощание помахал Марте. Та ответила улыбкой и ответным взмахом руки, а потом, кутаясь в шаль, вернулась в свой кабинет.
[indent]Адвокат сел в синий представительский автомобиль марки «БМВ» и исчез в бурном транспортном потоке Парижа, на горизонте которого теперь вставал не частокол кирпичных труб, а глыбы небоскрёбов.
[indent]Но это всё ещё был Париж.
[indent]Тот самый Париж, по улицам которого ходил Художник.
[indent]Марта Джонс шевельнула пультом, разворачиваясь в большом кожаном кресле к панораме Двадцатого округа Парижа. Марта думала, что в её истории могло бы (только могло, хотя бы только казалось) быть правдой… Марта мечтала, переворачивая страницы книги под названием «Дно Парижа: записи полицейского агента и частного следователя». Она купила её сразу, когда узнала цель предполагаемого визита в Париж. В конце несколько страниц были отведены фотокопиям. С ласковой улыбкой она рассматривала знаменитую серию картин «Образы человеческие». Её открывало жутковатое полотно «Джинн в образе человека», где иссохший бледный человек, коронованный огнём, шёл по ночной улице с ножом в руке. За ним следовало «Воплощение храбрости»: толстяк в цилиндре, комичный, страшный и добрый одновременно. Наконец, последней в длинном ряду полотен была «Дружба». Три человека, взявшись за руки, шагали вдаль по залитому солнцем Манхэттену. У одной из них, в центре, развевались соломенные волосы, остриженные по-мальчишески коротко.
[indent]1893 год, Нью-Йорк.
[indent]Над Парижем расцветала заря восемнадцатого марта две тысячи пятнадцатого года.

Так легко жить мечтами
И одной мечтой жизнь испортить.
Лишь один взгляд между нами,
Ведь ты сидишь в окне напротив.
Надеюсь, ты меня простишь.
Так различаются мой и твой Париж.
Evil Not Alone — Париж