04: Похорони моё сердце в Аркадии

There was a young boy in a clockyard,
Building himself from the pieces he found,
Screwing on what's been left on the ground,
Hoping to finish enough one day to leave.
Abney Park — Clockyard

[indent]Код, названный Адвокатом, оказался верным — покрутив колесо туда-обратно, Гарри нашёл в сейфе обещанные деньги. Теперь, упакованные в конверт из плотной коричневой бумаги, они дожидались Кирпича на трюмо под разбитым зеркалом. Гарри с иронией вспоминал прошлую ночь, когда, оказавшись богатейшим подростком во всей Филадельфии, едва смог наскрести мелочь на автобус из выданного Эммой запаса. Привлекать внимание большими купюрами не стоило. Но главным было то, что он добрался до квартиры в доме-бараке и остаток ночи (а заодно и большую часть утра) сладко проспал — наконец-то, в разобранной мягкой постели, под одеялом, никем не потревоженный. Только вдумайтесь: не на жёстком матрасе приюта-тюрьмы, не на холодном бетоне канализации и не на кухонной табуретке. Неповторимое очарование момента!
[indent]Далеко не первые лучи нового солнца сладко щекотали нос мальчика, пробиваясь сквозь шторы в гостиной. В ванной шумела вода, с кухни доносился запах поджаренных тостов, а фотографии на полках дружно улыбались нарисованными лицами. Всё-таки, и в этом мрачном мире было место минутам безоблачного покоя.
[indent]Взгляд Гарри упал на одежду, по старой привычке сложенную на широком подлокотнике рядом с подушкой. Где-то в карманах куртки остались фонарик и сложенная дубинка — те вещи, которые помогли бы Гарри в неминуемой драке с вожатыми. Только вот... а стоило ли драться? Здесь, когда он нашёл первых друзей и первое убежище, можно было не рисковать так сильно — тем более, ради призрачной надежды, что Шестнадцатый ещё ждёт его там, в Приюте. Автомобиль, управляемый лозами и цветами, мог увезти его далеко-далеко в густые леса, где понятия дороги и направления теряли свой смысл. Простила ли Старушка побег? Может быть, ну всё это в пропасть? Может быть, пусть «воспитанные дети» останутся кошмаром, с каждым днём отдаляясь всё дальше в уголки памяти...
[indent]В паузе между раздумьями Гарри вдруг понял, что рука больше не беспокоит его. Совсем. Рубцы под зелёной повязкой действительно были рубцами, затянувшимися до состояния багровых полос на бледной коже.

[indent]"А доктор-то тоже волшебник!" — подумал Гарри и рассмеялся. От светлой радости бытия, от того, что ничего не болит. От того, что проблемы решились, в основном. Он потянулся, и полежал еще немного, размышляя о дремотных сомнениях. Ведь правда, он мог бы прижиться здесь. Он уже начал узнавать и любить этот город и людей. Он мог бы пойти работать. К тому же Адвокату. И учиться. Бродить по городу с Эммой, играть с осенними листьями и слушать чарующие звуки скрипки. Но во всех этих счастливых картинках чего-то не хватало. Словно в самом Гарри была дыра, открытая рана на половину души. Как если бы он бросил в Аркадии не едва знакомого парнишку, а брата-близнеца, с которым вырос, не отличаясь ни на молекулу. И как жить, если память кричит звонким мальчишеским голосом, голосом невинной жертвы? "Шестнадцатый", — выдохнул Гарри, и чувство беспокойства овладело им. Беспокойства, похожего на осенний ветер, вслед за которым хочется уйти далеко-далеко. "Еще немного," — пообещал ему мальчик, — "уже скоро". Потом вскочил, снова чувствуя, до чего же это замечательно — жить, оделся и побежал умываться, а оттуда уже к манящему запаху тостов и Эмме.
[indent]— Доброе утро! Как вкусно пахнет! Я знаю, что должен тебе все рассказать, но пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста, можно сначала поесть?

[indent]— Эм... конечно можно, вон, — Эмма подозрительно уставилась на сияющего Гарри. — Я их нам и делала. Что это ты вчера такое курил?
[indent]— Я не курил, — Гарри не выдержал и улыбнулся перемазанными в джеме губами, — я спасал! Правда, коноплю, да. Понимаешь, я пошел в тот клуб, в «Шахту», а у ее хозяина как раз погибала оранжерея в подвале. И у меня получилось! — Время от времени он прерывался на то, чтобы съесть еще кусок и отхлебнуть чая, но история так и рвалась на свободу, если не голосом, то взмахами рук, блеском глаз. — Получилось заставить ее снова расцвести! Представляешь, кусты доставали до потолка, такие они были огромные! А потом он мне дал денег, потому что искать вора ему было некогда, — Гарри усмехнулся, — он с коноплей обнимался. Спасибо, очень вкусно.
[indent]— Ты... точно ничего не курил? Не подумай, я совсем не против, но...
[indent]— Нет, разве что надышался. Там было густо. Но я не курил, честно.
[indent]Они рассмеялись. Эмма взяла поджаристый тост со своей стороны тарелки:
[indent]— Просто ты весь светишься. Неужели этот диван настолько крут? Или я не заметила там водный матрас с подсветкой?
[indent]Гарри покачал головой:
[indent]— Нет там водного матраса. Просто это так здорово — быть живым. Спать в постели. Просыпаться от лучей солнца. Уметь делать что-то необыкновенное. Ты ведь тоже чувствуешь это, когда играешь, правда? — Гарри с нежностью посмотрел на девочку, зная, — чувствует. И понимает, как никто другой. А еще ему нужно было рассказать ей о Питере, хоть он пока и не знал, как.
[indent]— Первые дни это было незабываемо. Хотя у нас получились... немного другие первые дни. Но это неважно, — Эмма слегка посерьёзнела, убрав с лица мокрые после душа волосы. — Гарри, ещё раз спасибо тебе. Я едва не задушила тебя вчера, я помню-помню, но всё равно спасибо. Ты сделал для меня удивительное — и всего за один день! Если я могу как-то помочь тебе в ответ, только скажи. Мой дом, моя скрипка, всё моё — твоё, Гарри. Ну, иначе бы оно было уж точно не моим.
[indent]— Ну что ты, — из Гарри тоже испарилось чрезмерное веселье, или спряталось до лучших времен. — Ты же моя сестра по Сезону. А можно мне кусочек твоих знаний, раз уж совсем всё?
[indent]Теперь он стал действительно серьезным и очень внимательным.
[indent]— Расскажи, как попасть в Аркадию, как найти там друга и вернуться? Что сможешь, пожалуйста.
[indent]Девочка надолго замолчала, упорно делая вид, что завтракает. Гарри даже пришлось окликнуть её, но Эмма Роза продолжала молчать, пока не съела всё до последней крошки и исчерпала отсрочку. Только потом, отойдя к кофеварке и глядя в её закипающие недра, буркнула:
[indent]— Всё-таки, ты решил... Не надо, Гарри. Ты не вернёшься назад. Неужели тебе не хочется просто остаться здесь?

[indent]— Хочется. Но еще больше — чтобы он тоже был здесь. Увидел эту осень и город. И рынок. И вас с Милой. Это не честно, что он остался там. — Они еще помолчали. — А почему ты так уверена, что нет шансов? Кто-то пробовал?
[indent]Если быть совсем честным, то помимо прочего Гарри неудержимо тянуло снова увидеть небо и яркую зелень Аркадии. И может быть то, что в первый раз им удалось сбежать лишь чудом, в его восприятии изменилось и стало казаться, что это было не так уж сложно. Трудно, но преодолимо. Он не мог до конца осознать всю опасность, просто не верил в нее. Но был готов сражаться изо всех сил. То есть, когда его заметят или найдут.

[indent]— Я не знаю, — покачала головой Эмма, — Элизабет может знать, но вряд ли скажет просто так. Но мы все помним, как мы бежали. Помним, что нам еле удалось это! Неужели ты хочешь рискнуть снова?!
[indent]— Да. То есть, я тоже помню. Но представь, если бы там осталась Мила, если бы она осталась из-за тебя. Ты смогла бы жить, не попытавшись?
[indent]Эмма ничего не ответила на это, а принялась за рассказ:
[indent]— Аркадия — то, куда ты хочешь попасть, — отделена от нашего мира Изгородью, магической стеной в пространстве и времени. Я не знаю, как это всё работает, но знаю, что Изгородь не везде непроходима. В ней есть Пустоты, которые ты уже видел. Вроде Рынка, например. Такие места, где геометрия пространства не совпадает с той, какой она должна быть в реальности. А есть проходы, ведущие вглубь Изгороди; сквозь неё. По одному из таких ты сюда и пришёл. Так что самый простой для тебя путь — вернуться, откуда ты начал. Если ты, конечно, помнишь то место. Есть другие. Тот парень из Библиотеки мог бы помочь с этим, но я понятия не имею, куда он делся. И Элизабет могла бы, но с ней всё сложно, ты понял. Поэтому... я знаю ещё только один вариант. Наверное, этот ход ведёт примерно туда же, но не совсем. Не знаю, как объяснить точнее. Могу только показать.
[indent]Гарри серьезно кивнул. Пусть разобраться во всем этом было действительно сложно, примерно представить суть удавалось, и пока этого было достаточно. Он ведь и сам прошел по одному из таких проходов, хотя последнюю часть пути находился скорее в своей голове, чем где-то еще. Но ведь выбросило его в туннелях, значит, там тоже может быть проход.
[indent]— Спасибо. Это было бы то, что нужно. Я вряд ли найду тот проход, из которого пришел, да и он может быть закрыт. Помнится, Изгородь была в ярости... А вот еще. Джим вчера отдал мне эту штуку, — Гарри сбегал в прихожую за «диктатором», который так и жил в кармане его куртки. — Как ты ее раздобыла?
[indent]— Это скорее как Джим её раздобыл... Питер обещал не расставаться с ней, — Эмма с улыбкой повертела цилиндрик в руках. — А я купила её на летней  распродаже старого барахла. Нашла среди какого-то хлама, она прям в глаза бросилась.
[indent]Девочка в мгновение ока разложила дубинку и со свистом взмахнула ей.
[indent]— Продавец сказал, что Корсаков сделал всего две таких. Ради шутки, поэтому-то про них никто не знал. Ну как я могла удержаться?
[indent]— Джим сказал, Питер оставил у него на сохранение и все никак не мог забрать — коробка большая. Может, он не знал, как складывается. У тебя хорошо получается. — Гарри улыбнулся, глядя, как ловко она управляется с орудием и полюбопытствовал. — А кто такой Корсаков? Он знаменит чем-то еще, кроме этой пары?
[indent]— Плохо разбираюсь в оружии, но Корсакова знают многие, кто любит историю. Это легендарный оружейник Потерянных, который создавал шедевры своего дела. Он был слеп и жил в монастыре в горах Чехии. Кто-то даже говорит, что он был Фаэ, а кто-то верит, что он владел магией. Настоящей магией, а не украденными у Сезонов договорами.
[indent]— Здо-орово. Погоди, то есть, кроме Фаэ, нас и Химер есть еще другие маги? Офигеть. Этот мир куда интереснее, чем я думал. Слепой мастер, надо же... — Гарри восхищенно покачал головой. — А что за шутка? Там была какая-то история или он просто так?
[indent]— Не знаю, — Эмма протянула ему дубинку. — Это ведь просто слухи. Продавец сказал, что у всех творений Корсакова есть своя... душа, что ли. Он не делал разницы между героями и злодеями, Гарри. Он создавал оружие: мечи, сабли. А две дубинки, наверное, стали для него чем-то вроде развлечения. Понятия не имею, что он вложил в название. Держи, пользуйся, пока мы не нашли Питера.
[indent]— Спасибо, — Гарри принял дубинку как драгоценность, обеими руками, погладил рисунок на торце. — Насчет Питера, прости. Джим сказал, что не выдаст друга, и я не смог на него надавить. Ты очень его любишь?
[indent]— Значит, с ним всё в порядке, раз «не выдаст»? — понимающе закончила Эмма и холодно уставилась в кофейную чашку.
[indent]Гарри же виновато уставился на стол.
[indent]— Джим считает, что да. Я не знаю, может, он просто струсил? Прости, лучше бы вам было самим поговорить. Но я не знаю, где его искать, думаю, он может быть у родственников. Ты знаешь кого-нибудь из них? Номера телефонов?
[indent]Эмма молчала.
[indent]Гарри встал, подошел, взял ее за руку и сел на корточки рядом, смотря в бледное лицо.
— Эй, послушай. Ты классная. Ты самый замечательный человек из всех, кого я встретил в этой жизни. Не парься из-за Питера. Все мы иногда ошибаемся. Может быть, сейчас ошибаемся мы, может быть, ошибся он. Некоторые просто не могут справиться с неприятностями, потому что еще не готовы или слишком слабы. Пусть. Может, он повзрослеет и поумнеет. Может, нет. Есть ты. Есть Мила, есть я. Есть твоя музыка. Ты не одна.
[indent]— Не надо сейчас, Гарри, — тихо попросила Эмма и отняла руку. Её губы мелко дрожали, грозя разразиться истерикой. Несколько раз она закрывала глаза, набирая в грудь воздуха для тирады, но закончила просто и быстро:
[indent]— Мне... надо побыть одной. Спасибочтосказал.
[indent]Резко развернувшись, девочка кинулась прочь из кухни. Громко хлопнула дверь комнаты.
[indent]— Черт, — тихо выдохнул Гарри. Он так и не смог подобрать правильных слов. Может, вообще не нужно было ничего говорить? Постепенно бы она привыкла, что Питера нет... Нет, это было бы хуже. Вдруг он вернется, и снова будет обманывать ее? И все же, Гарри не мог избавиться от толики сомнений — а вдруг Джим соврал? Вдруг Питер лежит связанный в подвале его дома? Мысли начинали походить на бред и Гарри, чтобы отвлечься, убрал со стола. А потом пошел к комнате Эммы и сел под дверью, молча сопереживая и пытаясь изобрести способ утешить девочку. Может, стоит попробовать найти Питера, чтобы убедиться?
[indent]Внутри было тихо. Никаких рыданий или криков Гарри не услышал — правда, не знал, было ли это хорошим знаком. Между тем, город за окном жил своей жизнью. Настал понедельник, рабочий день. Шумели проезжающие по улице машины, в основном грузовики или курьеры из служб доставки, в глубинах дома-барака с натугой гудели старые водопроводные трубы... время уверенно приближалось к полудню.
[indent]Гарри сидел под дверью и думал. Если бы он мог взять слова обратно, то сначала все-таки нашел бы Питера. Но сделанного не переделать. Остается только попробовать исправить.
[indent]— Эм, — позвал он наконец, — хочешь, я найду его? Обойду весь Нью-Джерси и всю Филадельфию, и найду. А начну с рынка, вдруг Рейзер сможет сделать поиск по фото. Я возьму фото, ладно? — и он неуклюже поднялся, стараяь не опираться на затекшую, и теперь ужасно коловшуюся ногу.
[indent]Голос Эммы настиг его, когда рука Гарри уже легла на ручку двери.
[indent]— Не надо никого искать, — мрачно сказала она. Девочка успела полностью одеться и вновь, как при первой их встрече, была похожа не то на отощавшую ворону, не то на чучело гота — поблёскивал металл на коже куртки, подвороты чёрных джинс кончались на высоких ботинках. Даже шею заматывал какой-то старый шарф. Психолог бы сказал, что чрезмерное желание изолировать открытую кожу продиктовано совершенно определёнными внутренними проблемами, но не плевать ли было бы Эмме? Сейчас она весьма напоминала сестру. Только если Мила взорвалась бы сиюминутной яростью, Эмма оставалась холодной как мокрый осенний асфальт.
[indent]— Я не боюсь за тебя и твоё время. Я боюсь, что ты найдёшь его. Не надо.
[indent]Она прошла мимо Гарри, вложив ему в руку бумажную карту. Ту самую, которой он руководствовался вчера.
[indent]— Я погулять. Ключи в тумбочке.
[indent]Обычно, когда человек испытывает сильные эмоции, говорят, что ему стоит "остыть". Сейчас же Гарри предпочел бы, чтобы Эмма "согрелась". Но он вовсе не был экспертом в психологии, чувствах, или сердечных делах. Вообще, можно сказать, был полным профаном. Будь иначе, он бы не смотрел, кусая губы и уронив руку с картой, как она уходит. Он не знал, что сказать. Не знал даже, как заставить враз изменивший голос вернуться и окликнуть, чтобы попрощаться. Не хотелось расставаться так, но он знал, что если на карте отмечено место перехода, он уйдет.
[indent]Возможно, навсегда.
[indent]— Хорошего дня, — наконец проговорил он еле слышно и печально улыбнулся. Чувство то ли вины, то ли глубочайшего сострадания, опустилось на сердце слоем пыли. Он развернул карту, слушая удаляющиеся по лестнице шаги. На ней прибавился ещё один маленький крестик.
[indent]Через некоторое время Гарри шёл по улице. На небольшие деньги, найденные в тумбочке вместе с ключами — потом вернёт, конечно же — он купил бутылку воды и несколько плиток шоколада в ближайшем магазине. Меланхоличная толстая негритянка выбила чек и тоже пожелала мальчику хорошего дня. Оставалось надеяться, что хоть одно из пожеланий сбудется. На кухонном столе Гарри оставил короткую записку, гласившую: «Я вернусь». Эмма поймёт.
[indent]Место, куда привело мальчика последнее указание Чёрной Дамы, оказалось спрятанным среди невзрачных жилых коттеджей где-то на периферии промзоны. Серое небо нависало над макушкой, намокнув тёмными тучами. Ветер швырял по безлюдным улицам бумажные пакеты и листы вчерашних газет. В холодном воздухе стояло отчётливое предчувствие надвигающегося дождя, заставляя поднимать воротник и прятать руки глубоко в карманы. Придорожные деревья облетали, провожая уходящую осень. Бронзовые росчерки листьев складывались в узор на асфальте. Утром его уберут, но сейчас он шелестел под ногами Гарри. Сухие листья. Десятки их.
[indent]Гарри сам не заметил, как свернул с очередной аллеи в небольшой парк. Здесь листьев стало больше — уже не узор, а настоящий ковёр, покрывающий дорожки и неухоженные газоны. Сухие деревья поскрипывали над головой, провожая одинокого подростка. Он действительно шёл один — может быть, время было неподходящее, а может быть, парк сознательно отталкивал случайных прохожих. Только тишина звенела вокруг. Вскоре дорожка привела Гарри на укромную площадку, спрятанную в золотом лоне природы так искусно, что уже с двух шагов она как-то терялась в пейзаже. В её центре, утонув в море оранжевых листьев, стояла детская горка с турником и деревянными мостиками, а по краям — белые скамейки, где мамам и няням полагалось дожидаться играющих чад. Сейчас скамейки были пусты. Лишь на одной из них, перед шахматным столиком, сидел пожилой мужчина в тёплом светло-сером пальто. Он был из той сухой породы людей, что до последнего не сдаются возрасту: морщин на лице почти не было, как не было сутулости в осанке или медлительности в движениях. Даже глаза смотрели ясно из-под козырька старомодного рабочего кепи.
[indent]Стук.
[indent]Старик аккуратно передвинул белую пешку на клетку вперёд.
[indent]— Здравствуй, Двадцать первый.

[indent]Гарри шел, и его истерзанное сомнениями сердце успокаивалось. Не исцелялось, а лишь утихало, словно больше не могло беспокоиться за Эмму, раз за разом заставляя вспоминать каждый жест и взгляд и корить себя за то, что не сделал, не сказал. За то, что уходит сейчас, когда, возможно, по-настоящему нужен ей. Что же за судьба заставляет делать больно самым дорогим людям? Или это просто его глупость? Но осень знала, что все заканчивается. Что золотые листья засыпают раны земли, чтобы исцелить, превратившись под долгими дождями в ее частицу. Он обещал вернуться — и настало время исполнить первое из этих обещаний. Осень была мудра в своем спокойствии и спустя множество шагов среди тишины и шороха листьев Гарри смог принять эту мудрость и спокойствие.
[indent]— Здравствуйте, — тихо и грустно ответил он шахматисту, вздохнул, меняя воздух сожалений на прохладный воздух надежды, и поднял взгляд. — Почему вы играете один?

[indent]— Иногда это бывает полезно, — заметил тот, не отрываясь от доски, где немногочисленные фигуры замерли в неподвижном порядке. — Хотя у меня, конечно, другая причина. Здесь никто не бывает, кроме тех, кто поскорее хочет войти. А у них нет времени на стариков с их дурацкими играми. Они торопятся по важным делам.

[indent]"Никто не бывает? — удивился Гарри про себя. — Но здесь так хорошо. Жаль, я не умею играть в шахматы." Но вслух понятливо кивнул, рассматривая фигуры. Он знал правила их движения, однако понятия не имел о стратегии.
[indent]— А почему вы здесь? Вы привратник?

[indent]— Разумное предположение. В каком-то смысле так оно и есть, — согласился мужчина, неторопливо занеся руку над доской. — Хм-м...
[indent]Гарри затаил дыхание. Он был свято уверен, что говорить под руку в такой момент — самое что ни на есть дурное дело. И потому стоял тихо-тихо, раздумывая, когда это черные и белые успели так перемешаться?
[indent]— Хм-м... как ты думаешь, — рука осторожно легла на плечо чёрного офицера, сдвигая его на угрожающую пешке диагональ, — какой ход сделать белым? Если я двину пешку вперёд, это спасёт её или погубит?
[indent]Яркие глаза старика сфокусировались на лице Гарри едва ли не впервые за весь разговор. Точнее, не на лице, а на его волосах. На цвете его волос.
[indent]— Это уберет ее с пути офицера, что в данный момент — спасение.
[indent]Гарри поднял глаза от доски на старика и вдруг вспомнил, что вообще-то за ним может быть погоня. И что на сей раз, пожалуй, останавливаться в шаге от бассейна не стоит... Так может, это тоже игра? Он в роли белой пешки, Вожатый или Егерь — черный офицер. И кто же тогда этот совсем не старый старик?
[indent]— Возможно, возможно...
[indent]Палец старика прочертил осторожную линию от офицера к белой ладье. Потом — от офицера к пешке.
[indent]— Ладья может «съесть» офицера, и в этом случае пешка тоже будет спасена, а чёрный офицер — убит. Но тогда откроется белый король, и чёрная королева, — пальцы мужчины бережно коснулись воздуха над коронованной головой тёмной фигуры, за всю партию так и не сделавшей шага, — не упустит свой шанс. Да, возможно...
[indent]Шахматист поставил подбородок на сложенные домиком пальцы.
[indent]— А шаг пешки станет действием простым, банальным. Он не изменит расстановку фигур. Хотя, конечно, сама пешка думает совсем иначе — она уверена в своей великой миссии. Стать ферзём, спасти короля. Не так ли, Двадцать первый?
[indent]— Да, нам, пешкам, такое свойственно, — пробормотал Гарри, осторожно приблизившись, но не касаясь доски. — Нет, рисковать королем из-за пешки, не стоит, сэр. А если она продолжит путь, это не подвергнет большей опасности остальные фигуры?
[indent]Он увлекся магией игры, и осторожные движения старика над головами фигур, казалось, трогают нити мирозданья.
[indent]Строгую линию губ собеседника тронула улыбка:
[indent]— Но она подвергнет. Хотя в данном случае лишь экономией полезного хода. Однажды Николя Шамфор сказал, что «доброе сердце в шахматах ни к чему». Добрейший, кстати, был человек. Поэтому то, какую интонацию ты вкладываешь в свои слова, не совсем правильно. Мы не говорим об опасности в моральном или философском смысле, мы говорим об оправданности или неоправданности жертв. Хм-м...
[indent]Листья неслышно падали вокруг них, напоминая блёстки с декораций давно ушедших праздников. Мужчина извлёк из-под скамейки аккуратный чёрный портфель, щёлкнул замками и достал из него упаковку яблочного сока. Гарри понял, что шахматист напоминает ему не то инженера на пенсии, не то садовника из респектабельного британского имения — такой же педантичный и аккуратный во всём.
[indent]— Стоит спросить: будет ли ход пешки оправдан не с точки зрения самой пешки, а с точки зрения шахматиста? И если нет, должна ли пешка ослушаться своего предначертания и всё равно сделать шаг?
[indent]Оправданность жертв? Гарри посмотрел на старика так пристально, будто пытался понять, что у того внутри. Может, туман и драгоценные камни? Он бы и на себя так посмотрел, потому что вдруг понял — он не может отвечать за судьбы всех, с кем связан. Может пытаться помочь, но не контролировать. Нет, не быть ему, Гарольду, шахматистом.
[indent]— Я не верю в предназначение, — звонко сказал он и улыбнулся. — Я верю в дружбу и кучу других странных явлений. И мало что понимаю в шахматах.
[indent]Шахматист снова взглянул на него... и аккуратно сдвинул белую пешку на клетку вперёд. Казалось, офицер недовольно заскрипел, но это было только игрой воображения.
[indent]— Хороший ответ. Тогда иди. Я не буду мешать тебе, Двадцать первый.
[indent]Мужчина свернул крышечку с коробки сока, но перед глотком указал Гарри за спину.
[indent]— Тебе туда.
[indent]— Спасибо, сэр, — Гарри серьезно и благодарно кивнул. Он не пешка! Он человек, и это куда интереснее!
[indent]— Приятной игры! — он помахал рукой, а потом обернулся в указанном направлении. Листья зашуршали под ногами, а Гарри думал — кто это был? Откуда он знает про номер, и почему должен был помешать? Но спрашивать, конечно, не стал. Да и есть ли смысл знать все эти ответы? А потом он понял, что видит перед собой не аллею. И даже не Филадельфию.
[indent]За его спиной шелестел лес. До самого неба поднимались деревья-великаны, раскрывая зонтики крон на многие сотни метров. Между ними, в благословенной тени, перешёптывались тысячи листьев, смыкаясь над головой пронизанным лучами солнца куполом. Среди деревьев перемигивались живые огоньки, а светлячки, стрекоча разноцветными крыльями, парили над кустами. Алые ягоды украшали подножья клёнов и лиственниц, одинокие замшелые дубы привлекали к своим корням колонии грибов и звонкие ручьи. Даже воздух — непередаваемо, до боли чистый и свежий — здесь был другим. Тусклые оттенки Осени ушли, уступив место незамутнённым ярким цветам. Настолько ярким, что лес казался мультфильмом, нарисованным на старой студии: зелёные листья и голубое небо, на котором зависло жёлтое как масляный круг солнце. Аркадия не признавала полутонов. И трава, в которой по щиколотку утопали кеды Гарри, тоже была зелёной и яркой.
[indent]Обернувшись назад, мальчик не увидел скамеек и шахматного столика. Всё то же буйство красок, деревьев, ветвей и лиан простиралось во все четыре стороны, не оставляя никаких ориентиров. Изгородь пропустила его, в этот раз не подсовывая колючие стены лабиринтов.
[indent]А старик, в одиночестве склонившийся над шахматной доской в пустом осеннем парке, пробормотал в пустоту, отвечая сам себе:
[indent]— Ирония в том... в том, что иногда это действительно становится наиболее оправданным ходом. Да. Да-а... Возможно...

[indent]Он и не заметил, как мир вокруг изменился. Просто вдруг вдохнул совсем другой воздух — чистый и вкусный. А потом над головой оказалось другое небо, и трава под ногами вместо листьев. Хотелось смеяться от того, что такое прекрасное место существует. И странно было обойтись без душащей ненависти и ободранных плечей, но, если честно, Гарри по ним совсем не скучал. Он пошел вперед, слушая дыхание леса, который перешептывался листьями где-то в вышине. Постепенно одна мысль завладела Гарри — найти Шестнадцатого. Он не очень надеялся, что его оставили в том же приюте, но это тоже был шанс, которым стоило воспользоваться. Поэтому Гарри постарался припомнить, в какой стороне встало солнце, когда они бежали, и двигаться в обратном направлении, считая, что за прошедшее время его наклон относительно Аркадии не сильно изменился. Ему бы найти какие-то ориентиры, вроде той прекрасной дороги или возвышенности, с которой можно осмотреться. Но пока и просто идти по лесу было приятно.

[indent]А лес, в свою очередь, не кончался. Наоборот, иногда он становился таким труднопроходимым, что Гарри приходилось искать обходные пути. На его дороге попадались обрывистые овраги, по землянистому дну которых журчали ручьи, и укромные поляны, где цвели розы огромных размеров. Солнечные прогалины сменялись прохладными кленовыми рощами, а строй изящных берёз перетекал в массивные стены шиповника. При всей своей монолитности, лес был удивительно разнообразным. Временами слышался шорох шныряющего меж ветвей зверья — белок или лисиц — а над головой прокатывались звонкие трели птиц, чьих голосов уже не осталось на Земле. Огромный, исполинский заповедник, вот каким был лес Аркадии. Однажды Гарри даже увидел зубра, бредущего куда-то по ломаной просеке.
[indent]Мальчик не мог узнать точное время своих поисков, но иногда ему казалось, что он идёт целый год, а иногда — что не прошло и пяти минут. Бутылка воды быстро кончилась, но не составило труда наполнять её вновь и вновь. Шоколад хорошо шёл вместе с ягодами, похожими на некие гибриды ежевики, ананаса и малины, которые свисали практически до земли с высоких фруктовых деревьев. Эти деревья росли только на холмах, и вскоре маршрут Гарри превратился в броски от точки к точки, где он давал отдых начинавшим ныть ногам. Он не чувствовал особенной усталости: идти по чудесному лесу было легко, и сам здешний воздух как будто бодрил, а препятствия были придуманы для минутки отдыха и привала. Когда же шагнуть становилось совсем некуда, Гарри клал руки на шапки густых кустарников и ждал. Даже здесь, в сердце леса лесов, Осень всё ещё была сильна. Или она была сильна в самом Гарри. Жизнь увядала, рассыпаясь бессильными иглами и шуршанием алеющей листвы, и Гарри без труда проламывался сквозь хрупкие ветки.
[indent]Час или два. Три или десять. Гарри всё шёл, сопровождаемый теперь не золотыми лучами, а красными проблесками заходящего над горизонтом кровавого диска. Тени рождались под нежным покровом листвы — они вытягивались, цепляясь за всё новые и новые земли; заполняли прогалины и сочились среди ветвей, окликая Гарри голосами ночных птиц...
[indent]И когда вечер окончательно спустился на Аркадию, когда багрянец и порфир слились на небосводе, а в сорока шагах нельзя стало углядеть ягоду земляники, тогда Гарри и вышел к дороге.
[indent]К той самой дороге, петляющей в зелёном тоннеле.
[indent]Наконец-то он нашёл хороший и знакомый ориентир! Дальнейший путь не представлял сложностей — знай себе шагай по обочине, не забывая временами оглядываться через плечо. Гарри с радостью констатировал, что дорога подвернулась крайне вовремя. Ночью ведь легко заблудиться. Даже сейчас он не знал, сколько ещё ему предстоит пройти. Когда они удирали с Шестнадцатым, то гнали на машине едва ли не половину ночи. В пересчёте на километры выходила немаленькая дистанция!
[indent]Гарри уже готов был выбрать куст, под которым можно спрятаться и заночевать, как вдруг, подняв глаза, увидел огни. В дальнем конце лесного тоннеля едва заметно теплился свет! То слабо блестели многочисленные искорки, расположенные в строгом порядке окон величественного замка-особняка. Он достиг Приюта.
[indent]Мальчик замер. На него разом нахлынуло все: приютская жизнь, надзор и контроль, голод, страх и яркая, как вспышка, радость побега. Сердце забилось быстрее, и, позабыв про сон, он зашагал на свет, — скорее, скорее! Торопясь, словно возвращался в любимый дом, Гарри спешил по туннелю, особенно не скрываясь. И лишь когда лес вокруг насупился знакомыми мрачными тенями, снова остановился и вслушался-вгляделся в темноту, мысленно призывая себя к осторожности. Но ничего подозрительного — вернее, ничего, что отличалось бы от привычной (или непривычной) картины предночного леса — Гарри не услышал и не увидел. Вечер был богат на звуки: шелест листьев и скрип ветвей, перекличка птиц, уханье ранней совы... десятки маленьких огоньков зажглись и в тенях — это местные светлячки вспыхивали, сами себе сотворяя свет. Гирлянды разноцветных шишек, источающих мягкое свечение, усыпали лианы над дорогой. Волшебный лес прямо на глазах расцветал иллюминацией, готовясь к ночи. Здесь, в Аркадии, он не имел права перестать быть прекрасным.
[indent]Но прекрасное заканчивалось там, где брала начало высокая каменная ограда, сложенная из привычных взгляду серых глыб. За ней, знал Гарри, был разбит парк, мёртвый в своей математической правильности. Там не парили огоньки и никто не шуршал у корней, кроме собак. Тех, которым Старушка когда-то запретила лаять. Разумеется, как и полагалось по распорядку, за оградой царила мёртвая тишина. Приют святого Викентия готовился к отбою, отгородившись от леса оградой и восстановленными воротами, закрытыми на тяжёлую толстую цепь.
[indent]Гарри посмотрел на погруженный в тишину приют и крепко задумался. Уходя отсюда в последний раз, он и представить не мог, что однажды будет искать способ попасть внутрь. Это было забавно, и Гарри усмехнулся про себя. Однако, вопрос оставался открытым, ведь ему нужно не просто попасть внутрь мимо собак и охраны, но и найти Шестнадцатого. Конечно, он может попытаться сразиться со всеми сразу или по очереди — но, опять же, память о прошлом опыте не давала слишком надеяться на успех, даже с учетом великолепного творения господина Корсакова в кармане. Или даже в руке. Отчаянно не хватало веревки — вот бы сейчас набросить ее на верхушку ограды петлей и вскарабкаться — но хорошая мысль, как водится, приходит слишком поздно. Поэтому Гарри пошел самым простым путем — к воротам, следя, чтобы не попадаться никому на глаза. Он хотел посмотреть, не сможет ли открыть их.
[indent]Цепь была закреплена большим амбарным замком — тем самым, который приходит в голову при слове «замок». С большой чугунной скобой, сцепившей вместе конечные звенья, и широкой замочной скважиной, куда пролез бы палец. Или отвёртка. Или отмычка. Или скрепка. Если бы они у Гарри были. Подросток чуть было по лбу себя не хлопнул. Столько раз он вспоминал в Филадельфии про скрепку, шило или маленький ножик, и столько же раз забывал. «Надо ложечку прихватить в столовой. Очень уж было удобно,» — на пике наглости подумал он, и пошел искать подходящую, достаточно прочную ветку.
[indent]В отличие от шил или ложек, ветки нашлись в изобилии, в чём особенно помог большой жёсткий куст, напоминавший крыжовник, подвергнутый гамма-облучению и теперь пышно развесивший в стороны водянистые бананообразные листья, под которыми прятались гроздья тёмных плодов. С треском обломив несколько тонких веток, мальчик вернулся к замку. Не будь механизм таким старым, нечего было и надеяться на успех предприятия — но, вполне возможно, запорный механизм ограничивался язычком и одним-единственным штифтом. Ведь и ключ для него наверняка был огромным и простеньким. Следовало попытаться.
[indent]Просунув руку между прутьев и надеясь, что его не заметят раньше времени, Гарри принялся осторожно нащупывать точку упругого сопротивления в скважине... и вскоре нашёл её. Замок негромко щёлкнул, раскрывшись, и повис на скобе. В этот же момент Гарри вспомнил две вещи: то, что во времена его заключения один из вожатых патрулировал двор. И то, что вожатые ходят бесшумно.
[indent]«Упс», — подумал Гарри, пытаясь справиться с паникой. На несколько ударов сердца он замер странной тенью рядом с воротами, пытаясь вглядываться в темноту двора раскрытыми от испуга глазами, но никого не мог заметить. В отличие от приснопамятной ночи побега, луна не спешила выглядывать среди туч. И плюс, ведь Гарри не заметят из окон, и минус, ведь и сам Гарри тоже не заметит вожатого. А глаза были его единственным союзником в этой игре. Ведь вожатые ходят бесшумно. Но сколько бы Гарри не силился разглядеть во мраке знакомый силуэт в чёрной рубашке, он видел только ровные аллеи, статую ангела над неработающим фонтаном, что перед фасадом, аккуратные кроны деревьев и то, как в спальнях потихоньку гасят свет. Сначала на первом этаже, где располагались «младшие» комнаты, затем на втором и на третьем. Автомобиля Старушки тоже не стояло на подъездном круге. Действительно никого, даже собаки не рыскали в редких проблесках света. Впрочем, насколько Гарри помнил, поголовье стаи изрядно подсократилось после неудачной атаки на машину. Наверное, последнего уцелевшего пса посадили в какую-нибудь...
[indent]— Р-р-р-р.
[indent]... будку у ворот, например. Логично же, правда? Жаль, что Гарри не подумал об этом чуть раньше, чем проскользнул в узкую щель между створок. Огромная чёрная тварь стояла перед ним, крепко расставив лапы. С оскаленных клыков капали тонкие ниточки слюны. Низко наклонив голову к земле, она ждала.
[indent]— Р-р-р-р...
[indent]— Тссс, — приложил палец к губам Гарри. У его еще оставалась примерно половина шоколадки, но вряд ли это заинтересует недобро настроенного пса. И тогда он попробовал убедить сторожа, что он свой. Потому что он — настоящий, и знает правду. Он не враг, просто мимо проходил и уже уходит. Он ведь уже делал так раньше! Главное — верить, что так и будет. Представить себе, как собака теряет к нему интерес, и представить... нет, сделать так. Гарри твердил себе:
[indent]«Так и будет. Должно быть».
[indent]Псина недовольно заворчала, чутко поводя носом в такт осторожным движениям мальчика. Гарри медленно двинулся влево, даже не шагая, а поочерёдно переставляя ноги с носка на пятку. И собака так же медленно поворачивала голову вслед за ним, еле слышно рыча.
[indent]На этот раз вера далась Гарри проще — он уже видел, как собаки рассыпаются чёрными хлопьями, и знал, что может сделать это снова. Желание стало явью так же легко, как изменяется с ходом подсознательных мыслей сон. Пёс медленно отступил в темноту, улёгшись у ворот, и положил голову на лапы. Буквально на глазах могучий чёрный силуэт поблек, выцветая до полупрозрачного водянистого облака. Немудрено, что Гарри его не заметил.

[indent]Лишь когда ворота и будка с туманным псом остались позади, Гарри выдохнул и немного расслабился. Не настолько, чтобы потерять бдительность, но было приятно, что угроза быть съеденным, или, по меньшей мере, изрядно покусанным прямо сейчас, отступила. И он крался по парку, теряясь в густой тени деревьев, тихо-тихо обходя двор стороной. По старой памяти Гарри хотел было пробраться внутрь через столовую, ведь на обеих дверях, как он знал, висят цепи и запертые замки, а пробивать толстый слой древесины он еще не научился. Однако, он почему-то забыл про надежные, не оторвать, решетки на окнах первого этажа.
[indent]"Хорошо," — неизвестно чему обрадовался Гарри, размышляя и продолжая обходить особняк кругом. Может быть тому, что влезть сразу на второй этаж даже удобнее. А дети, должно быть, уже уснули. Интересно, спит ли Шестнадцатый? Казалось, лишь мысль о друге могла поднять его над землей, как на крыльях. Но на деле пришлось искать способы более близкие к реальности. Гарри увидел водосток и осторожно подергал его, проверяя на прочность. А потом немного отошел, разбежался, подпрыгнул, коротко опершись ногой в стену, и полез наверх.

[indent]Добравшись до высоты окон второго этажа, Гарри осторожно перебрался с трубы на подоконник, недостаточно широкий для нормальной устойчивости. К счастью, форточка была открыта. Запустив руку внутрь, мальчик с помощью дубинки подцепил поворотный шпингалет и вздёрнул его кверху. Еле слышно скрипнув, окно мягко распахнулось наружу, едва не сбив его вниз. Опираясь на качающуюся раму, Гарри забрался в проём, осторожно спрыгнув на пол знакомого коридора. Его встретил сухой запах пыли и книг, содержание которых забывалось сразу после уроков. Точно: это учебное крыло, которое располагалось в тыльной части особняка. В противоположной стене шли одинаковые двери классных комнат с круглыми номерами — 1, 2, 3, 4... Гарри знал, что найдёт там только парты на одного человека, чёрные доски и пустоту.
[indent]Коридор убегал в обе стороны. Если пойти налево, то Гарри пришёл бы в правый флигель Приюта, тот самый, где имелась сквозная винтовая лестница от первого до последнего этажа. Если же двигаться направо, то он попал бы в спальные корпуса — к сожалению, не того этажа, ведь ему нужен был третий. Если, конечно, Шестнадцатого вообще оставили в спальне, из которой когда-то сбежал, а не перевели в «отдельные комнаты» на первом или и вовсе в сырой подвальный карцер.

[indent]Чуть-чуть не... Гарри, осторожно выдохнув, выглянул в окно — падать было высоковато — и закрыл его снова. Потом осторожно огляделся — не приближается ли где черная тень вожатого, — и побежал налево, к лестнице. Он и впрямь сначала хотел подняться в спальни, но, вспомнив про карцер, решил поддаться дурному предчувствию и проверить сначала его. Триста двадцать ударов сердца. Сколько их, интересно, насчитал Шестнадцатый с момента, как они расстались? Жив ли он вообще? Но нет, даже и мысли нельзя было допускать. Жив, непременно жив!

[indent]Гарри невероятно везло — он не наткнулся на вожатых в парке, не наткнулся и теперь. Коридоры были пусты. Если бы Гарри не знал, что мёртвая тишина возведена здесь в ранг юридического закона, то начал бы подозревать ловушку. Воображение так и рисовало ему картину, где вожатый включает и выключает свет в пустых спальнях, зловеще посмеиваясь в его, Гарри, ожидании.
[indent]Но щемящее чувство вело мальчика вперёд и вниз, заставляя безоглядно спешить. Он добрался до знакомого перекрёстка двух коридоров, отмеченного высокой вазой и портретом очередного бездельника из прошлого, что висел высоко на стене. Дверь на лестницу была закрыта, как положено, но не заперта. За ней начинался спуск в полной темноте — такой же, как в ту самую ночь. Только теперь Гарри нашаривал ступеньки не босыми ногами, а пружинистой подошвой кеды. Хотя он двигался удивительно тихо, самому подростку казалось, что он издаёт вопиюще много звуков — стук, шорох одежды, скрип досок... и как его только не обнаружили?
[indent]Тем не менее, его не обнаружили. Гарри удачно достиг самого низа лестницы, последний пролёт который отделяла ещё одна дверь. За ней был подвал, где Гарри, в бытность свою воспитанником приюта святого Викентия, бывал от силы несколько раз. Подвал оставался запретной зоной, куда пускали только когда вожатым требовалось поднять тяжёлые коробки и бочки. Быть может, поэтому карцер казался детям чем-то ещё более ужасным, чем можно ожидать от холодной маленькой камеры.
[indent]Из-под двери пробивался свет. Сердце Гарри колотилось: от страха, от возбуждения, от надежды. Гарри замер перед ней и прислушался, в очередной раз убеждаясь в действенности режима тишины. Если там ловушка, то придется, наверное, драться? Он не помнил, чтобы пробовал драться раньше. Гарри взглянул на ладони: руки, казалось, нервно подрагивали. Но дубинка развернулась вполне уверенно. Мальчик скосил на нее взгляд:
[indent]«Не подведи...»
[indent]Набравшись смелости, он тихонько приоткрыл дверь, сначала на маленькую щелочку. За ней он увидел часть подвального помещения, которое не ремонтировалось долгие долгие годы: стену из грубых каменных плит, промазанных раствором, дощатый пол и мощные деревянные стропила, поддерживающие потолок. С них на цепях свисали фонари, потрескивающие сгорающим в стеклянных колбах маслом. Может быть, подвал и вовсе не перестраивался с того часа, когда среди леса вырос особняк. Наверное, это случилось много лет назад...
[indent]Замершему под дверями Гарри казалось, что время уходит слишком быстро, а он уже задержался чересчур надолго. Когда побудка? Он не помнил. Утром найдут какие-нибудь его следы и обыщут весь дом: значит, надо убираться поскорее, чтобы новая погоня запоздала. И это если Шестнадцатый действительно внизу, а не в спальнях — тогда он потратит ещё больше драгоценных минут. Мальчик сжал кулаки. Оказавшись в этом месте снова, Гарри вспомнил цену несуразно растянутого в пространстве времени. Ужасные дни! Каждая минута здесь была кошмаром, и ему мучительно хотелось поскорее освободить от него друга. Может, было бы здорово и остальных — но во всемогуществе Гарри себя еще не подозревал, и богом не считал. В любом случае, надо было действовать.
[indent]Гарри тихо открыл дверь — понемногу, плавно, будто это сквозняк хулиганит — и продолжал подталкивать её, пока не смог видеть весь подвал. Тот представлял собой прямоугольное помещение, достаточно просторное, чтобы холод накапливался здесь, исходя от каменных стен. В интервалах между крепкими деревянными брусьями, подпиравшими стены, были сделаны ниши, где хранились непортящиеся запасы еды вроде подвешеных на крюках вяленых мясных ломтей, и другой скарб, чьё предназначение было не столь очевидно. Погреб не принадлежал к когорте мило захламлённых погребов, где пришлось бы протискиваться сквозь горы бабушкиной мебели, рискуя сломать ногу от ностальгии — он был фактически пуст и чист. В противоположном его конце — единственное «украшение» — расположилась железная дверь с окном, забранным решёткой. На кольце рядом с нею висел большой ключ.
[indent]Убедившись, что в погребе никого, кроме него самого, нет, Гарри прошел к зарешеченной двери.
[indent]«Это карцер?» — думал он, оглядываясь. Оно конечно, сидеть здесь в холоде и одиночестве — то еще наказание. На мгновение стало страшно, и сомнения заставили притормозить — вдруг здесь сидит какое-нибудь чудовище, которое ждет именно его, Гарри? Но поразмсыслив еще чуть-чуть, он решил, что не настолько значительная персона и заглянул в окошко двери. Внутри царила кромешная темнота.
[indent]— Эй, есть там кто? — шепотом спросил Гарри, и потянулся за ключом.
[indent]Ему никто не ответил.
[indent]Тогда Гарри взял ключ. Пропитавшийся холодом металл обжег пальцы, но мальчик не дрогнул. Он вставил ключ в скважину и с усилием повернул. Потом повесил его обратно и потянул дверь, позволяя свету проникнуть внутрь. Небольшая каморка за дверью начала обретать чёткие очертания — Гарри увидел узкий железный лежак у стены, поддерживаемый двумя диагональными цепями, как койки купе в поездах, примитивный санузел в дальнем конце и жёсткий деревянный стул. И больше ничего. Обстановка в иной тюрьме и то была лучше.
[indent]Щуря глаза, Гарри наконец сообразил достать фонарик, который он всё забывал вернуть Эмме. Он решительно поднял его, обшаривая пятном света углы.
[indent]На койке, прикрытой только голым матрасом, спал мальчик в полосатой пижаме, отвернувшись к стене. От холода он свернулся калачиком, спрятав лицо в коленях. Гарри видел короткие тёмные волосы, субтильное телосложение... многие воспитанники приюта, включая его друга, подходили под такое описание — попросту от строгости и абсолютной пресности пищи. И не только Шестнадцатый был темноволос и коротко стрижен. А вдруг это действительно Шестнадцатый, вдруг без сознания? Или же нет? Гарри медлил, боясь сделать шаг — разыгравшееся воображение рисовало ему дверь, захлопывающуюся за его спиной — и слушал едва ощутимое дыхание спящего.

[indent]Он не мог больше ждать. Возможно, там спит кто-то другой, пусть так. Но кого угодно Гарри не хотелось бы оставлять здесь. Он еще раз бросил на дверь подозрительный взгляд, вернулся наружу, снял со стены ключ и вставил его под петлю, на всякий случай. А потом подошел к койке, тихонько тронул спящего паренька за плечо.
[indent]— Эй, проснись. Здесь очень холодно, пойдем наверх?
[indent]И затаил дыхание, ожидая реакции и момента, когда сможет увидеть, кого он разбудил сейчас.

[indent]— Нельзя наверх... — сонно пробормотал Шестнадцатый, не открывая глаз. — Запрещено.
[indent]— Кто это посмел тебе что-то запретить? — когда Гарри понял, что не ошибся, то чуть не заплакал от радости. Он кинулся к другу, гладил его по голове и обнимал, ласково, как ребенка. Это, наверное, глупо смотрелось бы со стороны, будь там кому наблюдать. Но Гарри было наплевать. Он сам едва не плакал от радости.
[indent]— А уйти отсюда, совсем, можно?
[indent]— Нет. Вожатые запретили выходить из комнаты, — заученно ответил Шестнадцатый.
[indent]Восторг перерастал в тревогу.
[indent]«Должно быть, Старушка с ним что-то сделала», — с нарастающими опасениями думал Гарри, но тормошить Шестнадцатого не перестал.
[indent]— Давай же, садись!
[indent]Он знал: надо будет — вынесет его на руках.
[indent]— А что ты такого сделал, что тебя сюда посадили? Ты помнишь лес и пруд?
[indent]— Говорить об этом запрещено, — Шестнадцатый наконец открыл глаза, но радостного мига узнавания всё не случалось: он глядел на Гарри так, как глядел бы на рыбу, яичницу или стену. — Я не знаю, откуда ты это взял, но ты должен всё рассказать вожатым. Или я расскажу.
[indent]Гарри невольно тяжело вздохнул, взял руку мальчика и приложил к его же груди, туда, где билось сердце. Он вспомнит, он обязательно вспомнит! Иначе и быть не может.
[indent]— А они каждый день приходят сюда? Давно ты здесь обитаешь вообще? И как тебя зовут?
[indent]Номера на рубашке было не видно, вдруг они дали ему другой, помимо прочего?
[indent]Но их старая игра не вызвала никакого отклика в Шестнадцатом. Пленник отвечал обстоятельно и последовательно словно робот, получивший серию запросов для обработки. Он не сопротивлялся. Он просто не проявлял ничего сверх необходимого.
[indent]— Мой номер — Шестнадцатый. Я наказан помещением в карцер на месяц за очень плохой поступок. Мне осталось находиться в нём ещё полторы недели. До этого момента мне запрещено видеться с другими воспитанниками. Сюда никто не приходит, кроме вожатых, которые приносят еду.
[indent]Полторы недели?! Но ведь его не было всего... Гарри покачал головой. Похоже, время здесь текло иначе, и «сломанные секунды» — лишь еще одно тому подтверждение.
[indent]— А я не воспитанник. Так что со мной можно. Шестнадцатый, как же мне тебя разбудить?
[indent]И что вообще делать? Одно было ясно - уходить уже пора. Но как вывести отсюда Шестнадцатого, которому запрещено покидать комнату? Не зная, как решить эту задачу, Гарри просто сидел рядом и говорил:
[indent]— А у меня есть шоколадка. Она вкусная. Вот, угощайся, — Гарри достал сладость, предлагая ее другу. Это-то хоть не запрещено?
[indent]— Большое спасибо, — вежливо поблагодарил Шестнадцатый, отломив кусочек плитки. Без всяких проявлений чувств он принялся жевать, потом удивлённо взглянул на шоколад. — Очень вкусно.
[indent]— Конечно, он же настоящий, — улыбнулся Гарри, —  бери еще. У меня и вода есть, если захочешь.
[indent]— Спасибо.
[indent]— Что ты здесь делаешь, когда не спишь? — он тоже отломил маленький кусочек и грыз его за компанию.
[indent]— Сижу, лежу, — последовательно перечислил Шестнадцатый, усевшись на кровати. — Я просил приносить мне почитать, но это тоже нельзя.
[indent]— А тебе не хочется увидеть небо?
[indent]— И видеть небо нельзя. Ещё полторы недели.
[indent]— Все время в темноте?
[indent]— Днём включают свет, конечно же, — помотал головой Шестнадцатый.
[indent]— А Старушка, она приходила? — теперь они сидели рядом и болтали, как будто это было самое естественное в мире занятие. Впрочем, без Шестнадцатого Гарри все равно не ушел бы.
[indent]— А Мадам обещала приехать через полторы недели и забрать меня с собой. Она хотела забрать в прошлый раз, но ей помешали плохие поступки других ребят. Им должно быть стыдно.
[indent]— Забрать с собой? Куда это?
[indent]Шестнадцатый пожал плечами. Глаза Гарри недобро прищурились, и он, порадовавшись, что хоть не опоздал, уже подумал, не оглушить ли бедного мальчишку и вынести действительно на руках. Назвать Старушку, страх и ужас приют, "Мадам" было определенно плохим знаком. Но меньше всего ему хотелось причинять даже необходимый вред Шестнадцатому.
[indent]— А ты совсем не хочешь выйти отсюда? Даже если никто не узнает? Я пришел, только чтобы найти тебя, и нельзя, чтобы вожатые меня видели. У тебя доброе сердце. Ты поможешь мне уйти незаметно?
[indent]— Что? — Шестнадцатый в страхе посмотрел на него и заговорил громче. — Мне нельзя! И тебе тоже нельзя!
[indent]— Можно. Я уже один раз сбежал, и ты бежал вместе со мной! Там есть небо, зеленый лес, вкусная еда. Там свобода и друзья, и там твоя память! Ты ведь даже не помнишь сейчас, как тебя зовут, откуда ты. А помнишь корабли? Ты говорил, что они тебе снятся еще из прошлой жизни. А машину, помнишь, как мы ехали на ней, а у вместо ключа была роза, синяя, которую надо было поить кровью. А потом они нас нашли, и меня ранили. А ты остался бороться с ними, чтобы я мог уйти и вернуться за тобой потом. Я вернулся, Шестнадцатый, пойдем отсюда, а? Пожалуйста, пойдем со мной.
[indent]Чем дальше говорил Гарри, тем больший страх появлялся на лице Шестнадцатого. Он даже отодвинулся подальше на койке и закрыл уши руками.
[indent]— Я был плохой. Я не хочу вспоминать, мне стыдно вспоминать, что я сделал. Я нарушил правила и хочу быть наказан, потому что нарушать правила не к лицу воспитанным детям. И ты тоже плохой, если предлагаешь такие вещи, ты не слушаешься Мадам! Я должен буду рассказать обо всём вожатым, если ты сам не сделаешь этого.
[indent]Вслушиваясь в монотонную речь Шестнадцатого, Гарри всё сильнее убеждался в неправильности происходящего. Наверняка с ним что-то сделали, чтобы превратить бунтовщика в покорную овечку и поставить в пример другим воспитанникам, втайне вынашивавшим схожие мысли, если таковые были. В реальном мире Гарри бы стал перебирать медицинские препараты, но здесь... чёрт знает (и это не фигура речи, потому что он-то наверняка с ней на короткой ноге), что применяет для таких целей Старушка! Она была мастером в наведении страха и создании настолько удушающей атмосферы заботы, что Долорес Амбридж показалась бы рядом глуповатой недоучкой психфака.
[indent]Внутренний голос подсказывал мальчику, что это дело не исправить в один миг. Осень, время страха в угольно-красных прорезях тыкв, хорошо знала в нём толк. Осень шептала Гарри, что он ничем не поможет сейчас. Потому что больше всего на свете Шестнадцатый боялся ослушания. Он полюбил своих мучителей, своих тиранов. И чем грубее ему приказывали, с тем большим удовольствием он был готов подчиниться.
[indent]Всё, что чувствовал в друге Гарри сейчас — это жалкую, сломанную волю.
[indent]— Я не...
[indent]Теперь, когда он понял, стало ясно, что нужно делать. И нельзя было сказать «я не могу», потому что не на кого больше взвалить ответственность. Оставалось лишь стиснуть зубы и достаточно правдоподобно сыграть роль, чтобы Шестнадцатый поверил. «Прости меня. Я не могу тебя здесь оставить, я должен освободить твой разум. Шестнадцатый. Шестнадцатый...» Ему хотелось плакать, но диктаторы не плачут, так?
[indent]— Я не Мадам. Я не ее подопечный и не ее слуга. Я пришел за тобой. А ты — неблагодарный мальчишка. Встань!
[indent]Вжав голову в плечи, Шестнадцатый торопливо кивнул и поднялся.
[indent]— Нельзя же... — неуверенно пробормотал он.
[indent]— Ты провинился. Я столько преодолел ради тебя, а ты не оправдал моих ожиданий. Ты будешь наказан. Ты понял меня? Отвечай! А если провинишься снова, — дубинка в руке Гарри с тихим шорохом вытянулась в длину, и со свистом рассекла воздух. С горечью он вспомнил название на футляре, но даже не усмехнулся, оставив это воспоминание внутри, —  придется наказать тебя иначе.
[indent]— Я тебя понял, — старательно повторил Шестнадцатый. — Я виноват.
[indent]Гарри закрыл глаза, скрывая под веками то, какой болью отдавался в нем тихий, покорный голос. И сказал:
[indent]— Хорошо. Твоим наказанием будет выйти отсюда, нарушив приказ тех, кто тоже виноват передо мной. Вперед!
[indent]— Но я не... — Шестнадцатый быстро взглянул на дубинку и сглотнул. — Хорошо. Я уже иду.
[indent]Гарри первым вышел из карцера, сопровождаемый понурой тенью в полосатой пижаме. Даже тусклый свет ламп показался Шестнадцатому ярким и он заслонился рукавом, давая глазам привыкнуть. А перед Гарри встала новая задача — каким-то образом вывести малоуправляемого «заложника» с базы «террористов».
[indent]«Интересно, у них тут нет случайно черного хода на свободу?» — не без иронии подумал Гарри и огляделся еще раз. В приступе аккуратизма он запер за ними дверь и повесил на место ключ, а потом повел Шестнадцатого к лестнице, ломая голову — что же дальше? Мимолетно пожалел, что нет ножа, чтобы отрезать кусок мяса для собаки у ворот, но, право слово, это была наименьшая из проблем — добраться бы. Лестница. Один вожатый у двери, один патрулирует этаж. Можно зайти в столовую за ложкой и пойти к черному ходу, надеясь на удачу и свою новую роль — а ну как и вожатые поверят?
[indent]«Все это сон» — напомнил себе Гарри. — «Я же могу приснить себе что-нибудь полезное?»
[indent]— Иди тихо и не шуми, — негромко приказал он Шестнадцатому не терпящим возражений тоном.
[indent]Конечно, идти тихо у них получалось не очень хорошо. Шестнадцатый то спотыкался, то забывал вовремя остановиться, врезаясь в спину Гарри. А иногда происходило наоборот и Гарри приходилось силой оттаскивать его назад, чтобы внимательно осмотреть очередной виток лестницы. Признаться, что делать, если бы  вожатый решил спуститься в подвал, было не очень ясно — лестница напоминала ловушку с единственным ходом, поэтому Гарри торопился убраться с неё поскорее. Добравшись, наконец, до первого этажа ребята нырнули в столовую, встретившую их торжественным молчанием приготовленной к завтраку посуды и тусклым блеском серебра. Гарри отобрал вилку, тонкий нож и фигурную чайную ложечку с витым шилообразным черенком — должно было подойти — и потащил Шестнадцатого дальше.
[indent]— Зачем ты хочешь уйти? — недоумевал тот. — Разве тебе было плохо здесь? О нас ведь так заботятся...
[indent]— Здесь невкусно кормят, плохо учат и почти не видно неба. А заботиться я о себе могу сам. Да и о тебе тоже. Иди, наказанный.
[indent]И они шли дальше, на удивление никем пока не пойманные. Гарри казалось, привычная уже тишина полнится подозрением. Он не боялся, не за себя, по крайней мере, и не выпускал из рук дубинку.
[indent]— Да нет же, — убеждал Шестнадцатый. — Мы регулярно гуляем, у нас есть завтрак, обед и вечерний чай. Я думаю, что это лучшее место на свете. Мне так стыдно, что я подвёл Мадам...
[indent]Он плёлся следом, не сопротивляясь, когда Гарри оттаскивал его за вазы или в ниши. Один раз впереди мелькнула спина в чёрной рубашке, к счастью, свернувшая в сторону детских спален — но Гарри, на всякий случай, зажал рот Шестнадцатого рукой. Лишь через несколько минут Гарри рискнул и продолжил красться вперёд.
[indent]— Знаешь, она всю душу отдаёт нам. А я, неблагодарный, сбежал. И другие плохие мальчики. Мадам сказала, что они разбили ей сердце.
[indent]— Мадам — не человек. Она не может знать, что нужно настоящим детям. И у нее нет сердца, Шестнадцатый. А у меня есть, и ты можешь в этом убедиться. Мадам очень, очень провинилась передо мной. И я ее накажу, а ты будешь моим орудием. И не смей ослушаться меня, потому что тогда я накажу и тебя, помни.
[indent]Они уже шагали по анфиладе задних комнат, вдоль той стены, по которой Гарри забрался внутрь. Луна наконец-то взошла, пробиваясь сквозь окна неверным серебристым светом и освещая старомодные интерьеры. Ковёр исправно заглушал их шаги, можно было ускорить движение.
[indent]— Я помню, — грустно кивнул Шестнадцатый. — Но ты неправ.
[indent]— ... — Гарри открыл было рот, чтобы ответить, когда понял, что они на месте.
[indent]Ребята стояли в небольшой копии главного холла, не такой величественной и совсем не такой большой. В те времена, когда танцевали полонез и душили парфюмом записки, он использовался для прохода слуг или курьеров. Дверь была прямо перед ними. И возле неё, с крайним недоумением вытаращившись на двух полуночных гуляк, замер мужчина в чёрном.
[indent]Вожатый.
[indent]— Я говорил ему, что нельзя, — торопливо наябедничал Шестнадцатый. — Говорил, но он...
[indent]Не дослушав, мужчина ринулся на Гарри. Верхняя одежда, дубинка, приметные белые волосы, которые наверняка запомнила каждая ворона в центре Лабиринта... Гарри был слишком запоминающейся персоной, чтобы пытаться выдать себя за случайного нарушителя. Вожатый мгновенно понял, кто перед ним.
[indent]— А ну стоять!
[indent]— Назад и стой там! — крикнул Гарри Шестнадцатому, не поворачивая головы и тоже бросился на врага. Отступать ему было некуда, проиграть — равноценно смерти. Поэтому он был намерен просто победить, а заодно выместить хоть на ком-то весь пережитый страх и обиду за Шестнадцатого. Было страшно признаться, но он, наверное, мог бы убить сейчас. А еще у него была дубинка!
[indent]Ничто не вызвало бы в вожатом большего удивления, чем акт неповиновения прямо в его приюте. Он так ошалел от атаки Гарри, что замешкался и не сразу заметил опасность. Гарри замахнулся дубинкой, даже не зная, как точно будет бить, и от всей души врезал вожатому. Тот еле успел заслониться, вскрикнув от боли, когда дубинка больно ударила по руке, тянувшейся к воротнику куртки.
[indent]— Ах ты паскуда! — уже не пытаясь схватить мальчика, вожатый отвесил Гарри кулаком в челюсть.
[indent]Он бил без всяких скидок на то, что дерётся с ребёнком — занятие и без того не первой свежести для мужчины. Удар был так силён, что мальчика отбросило назад, он споткнулся и почти упал. На потолке с треском взорвались фейерверки красных искр, а в голове загудел большущий тибетский гонг. Чувствуя, как наполнился слюной и кровью рот, Гарри кое-как поднялся.
Вожатый стоял перед ним: большой и разъярённый. Грудь под строгой чёрной рубашкой раздувалась в гневе. Его волосатые пальцы стремительно обрастали короткими перьями, а ногти удлиннялись и чернели, обращаясь длинными вороньими когтями.
[indent]— Не надо, сэр! — пискнул Шестнадцатый, пятясь в угол. — Не надо его так!
[indent]Снова. Перья и когти. Гарри стоял, чуть покачиваясь от звона в голове и смотрел на черного мужчину. Он не боялся. Он разучился, кажется, в тот момент, когда отдал первый приказ Шестнадцатому. И сейчас только смерть могла остановить его. Собрать все силы. Один удар, потому что второго шанса не будет. Гарри вспомнил зеленую повязку и лицо его исказила ехидная усмешка — потому что есть силы большие, чем этот приют и его стражи. И с коротким криком, взявшись за рукоять обеими руками, Гарри замахнулся.
[indent]На этот раз приютский надсмотрщик был наготове и ловко мазнул когтями руку Гарри, парируя. Удар отозвался вспышкой острой боли и хрустом ткани, не выдержавшей их бритвенную остроту. С презрительной усмешкой вожатый занёс ладонь. Чего же стоило ожидать: мальчишке никогда не одолеть взрослого мужчину. Даже такому быстр...
[indent]...
[indent]...
[indent]Всё-таки, в конечном итоге он недооценил Гарри. Не обращая внимания на боль, мальчик закончил начатое и дотянулся-таки до ненавистного полуптичьего лица. Дубинка пришлась точно в лоб вожатому, оставив неприятного вида багровый синяк. В ужасе Гарри увидел, как глаза вожатого наливаются красным — но нет, то была не магия, а кровь. И Гарри не упустил шанс: вновь он кинулся вперёд, нанося удар за ударом. По лицу, по рукам, коленям, корпусу. Он сам не понимал, как и откуда в нём проснулась эта ярость. Как крысы, схватившиеся в до жути молчаливой, но остервенелой потасовке, дерущиеся мотались по тесному холлу. Вожатый пытался защититься, но просто не успевал за скоростью движений Гарри. Вот хрустнул палец, пришедшийся под замах. Вот, не успев отдёрнуть ногу, мужчина рухнул на одно колено как подрубленная цапля. Его вид был страшен. С разбитых губ, обнажающих острые нечеловеческие зубы, капала кровь. Руки покрывали ссадины и гематомы, а рубашка смялась и запачкалась. Зажатый в угол, он из последних сил закрывался от сыпавшихся на него ударов дубинки.
[indent]Как в замедленной съёмке Гарри смотрел на свои руки, которые живут будто отдельной жизнью. Смотрел, как бьёт человека, который уже не может ему сопротивляться. Смотрел, как длинная чёрная палка раз за разом оставляет на пернатых предплечьях фиолетовые борозды. Где-то в голове раздалось эхо слов Эммы: «есть своя... душа».
[indent]Вожатый уже не мог поднять руку. Избитый до смерти, он затравленно смотрел на Гарри снизу вверх: не понимая, ненавидя, боясь. Мальчик занёс дубинку. Теперь — неясно как — он знал, что означают слова, нанесённые на её поверхность.
[indent]— Жестокие времена, — написал когда-то Корсаков, — требуют жестоких мер. А тиранов...
[indent]— По... ща... ды... — прохрипел вожатый.
[indent]— ... убивают тираны.
[indent]Но он не тиран! Он просто мальчик, который хочет спасти и спастись. Гарри с усилием отвел руку — казалось, дубинка яростно сопротивляется.
[indent]«Не надо. Я не хочу», — очень четко подумал Гарри, с трудом убрал дубинку в карман и отступил. Вожатый сполз по стене. Руки Гарри дрожали. Он посмотрел на поверженного врага, воплощавшего все ненавистные устои приюта святого Викентия, а потом подошел, чуть покачиваясь, к Шестнадцатому. Чтобы связать два слова, потребовалось сосредоточение. Слова разбегались из головы:
[indent]— Пошли. Тихо.
[indent]Снова приказы. И если из-за этого он все-таки убьет однажды, — пусть. Сейчас главное — уйти. Запоздало Гарри подумал, что может и стоило послушать дубинку и убить вожатого, чтобы тот не позвал на помощь. Но логика отступала перед нежеланием лишать кого-то жизни.
[indent]Впрочем, вожатый безжизненной грудой лежал в углу, но хотя бы дышал. Преследования со стороны этого человека-вороны можно было не опасаться.
[indent]Орудуя ложечкой и ножом, Гарри открыл допотопный замок и содрал с дверей цепь. Побег обернулся бы гораздо более сложным делом, прознай Старушка о кодовых замках или биометрических системах. А так — мальчишки выскочили на улицу и быстрой рысью кинулись в обход здания. У Шестнацатого был такой вид, словно он вот-вот задохнётся. Он так часто оглядывался назад, что в какой-то момент споткнулся на ровном месте.
[indent]— Я не хочу уходить, — по его щекам катились слёзы. — Пожалуйста, позволь мне остаться. Пожалуйста! Я умоляю тебя. Я не хочу-у-у...
[indent]— О да, умоляй меня, — фыркнул Гарри.
[indent]Шестнадцатый тут же бухнулся на колени, пачкая пижамные штаны.
[indent]— Пожалуйста! Я не хочу, чтобы Мадам плохо думала обо мне. Я должен вернуться обратно в карцер, потому что она меня наказала. Я должен быть наказан, чтобы научиться...
[indent]Гарри так и замер с открытым ртом, не успев договорить. Он что, и это воспринял серьезно? Гарри скрипнул зубами, мечтая впиться ими Старушке в горло — что, конечно, было неосуществимо. И прошипел зло и непохоже на себя:
[indent]— Хочешь быть наказан? Вот тебе мое наказание — ты идешь со мной, и чтобы я больше не слышал нытья! Вперед!
[indent]Нельзя сказать, что Шестнадцатому понравился такой ответ. С большой неохотой он поплёлся вперёд, то со страхом глядя на Гарри, то с тоской — на массивную глыба приюта со всеми его замшелыми башенками, цепями и решётками на окнах. Прикусив губу, чтобы не хныкать, он плакал молча. Оказавшись совсем близко от него, Гарри услышал почти неразборчивый шёпот:
[indent]— Простите, Миледи, простите, простите, простите... я плохой...
[indent]Собака у ворот, узнаваемая по едва заметной дымке, дрожащей возле конуры, даже не подняла голову, чтобы взглянуть на Гарри. Они выскользнули за пределы парка — и снова воздух переменился, буквально расцветая букетом неземных ароматов, сладких и пряных одновременно. Щебетали птицы и танцевали среди листьев огоньки, вышивая на шёлке неба узоры созвездий.
Гарри оглянулся на приют в последний раз. Здесь оставались ещё многие пленники, но — как он уже говорил себе — он не был всемогущ. Гудела голова, саднила рука, щекоча ладонь тёплыми капельками крови. Он не справился бы со всеми вожатыми разом. Да даже со всеми поодиночке, ведь единственная схватка едва не лишила его кисти и куска челюсти.
[indent]Но Гарри знал другое. Он вытащил друга из этого проклятого места. И этого было достаточно. Потом он посмотрел на Шестнадцатого, а Шестнадцатый — на него.
[indent]— И куда мы пойдём? — грустно спросил тот.
[indent]Так красиво, и так мрачно. Гарри не чувствовал той светлой радости, какую должен был бы. Руку жгло от ощущения ярости Диктатора, душу терзала боль от того, что сделали с Шестнадцатым. Хотя, стоило признать, это было лучше, чем если бы его вовсе убили. Может, он еще вспомнит. Сам же Гарри чувстовал себя вымотанным эмоционально и физически, и только живительный воздух свободы поддерживал в нем бодрость духа. Он улыбнулся — не как мучитель, а как друг, забыв на мгновение о роли. Он не мог потерять надежду, когда рядом, совсем близко, глаза Шестнадцатого.
[indent]Все хорошо. Пока хорошо. И может быть, они выберутся.
[indent]— Домой. Тебе там понравится, — и добавил строгости, — и там я тебя все-таки накажу. Запру в комнате и не выпущу, пока не прекратишь вспоминать Мадам. Пошли.

So teach me how to kneel,
When I don't know how to feel,
And show me where you are
When my faith can't reach that far.
Eleventyseven — Reach That Far

[indent]Листья кружились на холодном осеннем ветру. Их волшебный танец завораживал — золотые кавалеры и багряные дамы вальсировали под музыку ветра, слышимую только им одним. Устав от танца, они ложились вниз, на землю, и бал правили всё новые и новые пары. Еле слышных шорох платья Осени, роскошного наряда и зависти земных цариц, плыл между сухих деревьев, вплетался в гул автомобилей, шум публики на стадионах, смех в окнах детских спален и рёв музыки в районе полуночных баров.
[indent]В парке, далёком от суеты большой Филадельфии, ленивый ветер сметал листья в кучи, гонял по аллеям и бросал в воздух брызгами разноцветных фейерверков. И среди них брели две маленьких фигурки, тёмная, но с белыми волосами, и светлая, но с тёмными. Двое друзей, столь многое прошедших ради друг друга и своей дружбы, и столь многое принёсших в жертву, шагали почти в унисон. И пусть отравленный заклятием старой ведьмы разум одного из них не мог ещё понять и принять то, что чувствовало сердце, он тоже начинал просыпаться. Даже свою глупую рваную куртку они надевали по очереди, согреваясь и возвращая назад. Гарри рассказывал, что будет, а его безымянный спутник вспоминал, что было. Они улыбались, ведь на самом деле оба знали, как мало значат слова в сравнении с теплом и бесконечной преданностью, которые преодолеют любые преграды. Как в любой старой сказке злая колдунья была повержена, а последний абзац предстояло написать им, её пятнадцатилетним героям.
[indent]Конечно, Гарри приведёт Шестнадцатого не в своё королевство и даже не в замок на вершине холма, но у него был новый дом, хотя бы на время. Он знал, что Эмма Роза нескоро оправится от своего горя, но новые заботы и новые радости позволят ей забыть о нём на время, достаточное, чтобы старые раны начали затягиваться и заживать.
[indent]А пока же они просто шли рядом, смущённо сунув руки в карманы и не зная толком, о чём ещё разговаривать. Дул ветер, листья хрустели под ногами и голос доброго сказочника обещал им счастье.
[indent]Двадцать первый и Шестнадцатый, Гарри и...
[indent]Гарри вдруг остановился:
[indent]— Так как тебя зовут?

[indent]— Братаны, конопля-то ожила вся!!! — истошно вопил Адвокат, кругами бегая по закрытому днём клубу. Уборщики и усталый бармен с удивлением пялились на хозяина, который впервые за долгие недели пребывал на седьмом небе от счастья. Даже всосав пару джоинтов, хозяин клуба долго не мог поверить в случившееся чудо. Сначала ему казалось, что какой-то белобрысый шкет затирал ему пургу про фей и три штуки, но потом Адвокат допёр. Шкет — это фуфло. Тема-то была в том, что Боб Марли не кинул старого кента. Он пришёл и подарил ему новую коноплю. Адвокат настолько поверил в это, что с горящими глазами убеждал окружающих в невероятном чуде. Окружающие убеждались с трудом — ровно до момента, пока сами не заглядывали в подвальную оранжерею. А дальше, окончательно обсаженные, внимали Адвокату с куда большим почтением.
Только здоровяк-охранник, потягивая через трубочку протеиновый коктейль, меланхолично заметил:
[indent]— Чудеса-то, нахер, какие.

[indent]Мятые карты тасовались с трудом — Мила Роза знала, что колоду рано или поздно придётся сменить, если она не хочет спалиться на невовремя выпавшем из манжета тузе, но не хотела. Она донельзя привязалась к старой колоде, но совсем не от глупой любви к ретро. Колода была не самой обычной и до гробиков полезной. Мила купила её на рынке у обезумевшей старой игуаны, утверждавшей, что в прошлой жизни она была телохранителем Сальвадора Альенде и погибла во время переворота. С тех пор карты заворожили Милу. Изображения на них менялись в такт её желаниям, позволяя видеть тех, кого она не могла увидеть лично. Игуана называла её Колодой Пророков, и Мила Роза отлично знала, почему. Когда она открыла это свойство карт, позволившее ей дать Гарри подсказку, колода перестала покидать карманы жёлтой куртки с надписью «Спасательный департамент Луизианы», всегда готовая предупредить об опасности или подсказать выход.
[indent]Вот, например, сейчас она смотрела в лицо красного короля и усмехалась своей фирменной язвительной полуулыбкой.
[indent]Мила Роза смотрела в лицо Гарри Брайана.

[indent]— Блядь, ну какой же мyдaк, — Рейзер сплюнула жвачку куда-то между системным блоком и корзиной для бумаг. Пощёлкав пальцами и пару раз в бешенстве съездив по клавиатуре кулаком, хакерша принялась ждать респауна, проклиная тупого Кунку, который «не кидает корабль». Словом, в её жизни всё было хорошо.

[indent]Стук.
[indent]Чёрный офицер переместился за край доски. Каким бы опытным и отважным он не был, ладья сокрушила его, обнажив фланг. Баталия продолжалась, но теперь офицер мог лишь наблюдать со стороны. Его участие в ней завершилось.
[indent]С весьма озабоченным видом шахматист оглядывал ситуацию на своём столике. Неким чудесным образом ветер не трогал его фигуры, хотя вихри сухих листьев вынуждали мужчину поминутно отряхивать плечи и полы пальто. Но фигуры оставались неподвижны: ветер знал, с чем не следует играть.
[indent]— Хм-м... сложная ситуация... помню, нечто подобное случилось, когда Эммануэль Ласкер...
[indent]— Почему ты пропустил их?
[indent]— Хм-м?
[indent]Шахматист недовольно поднял бровь. Егерь, до самых глаз закутанный в пыльный серый плащ, сидел рядом, с некоторым недоверием разглядывая хот-дог в хрустящей бумажной обёртке.
[indent]— Ты — Фавн, — объяснил Егерь. — Изгородь — твой Лабиринт. Почему ты впустил и выпустил их?
[indent]Некоторое время старик молчал. Егерь ел хот-дог. Только обдумав и сделав очередной ход, шахматист уронил:
[indent]— Хм-м-м...
[indent]Егерь вздохнул.

[indent]А вот теперь — точно конец.